Вы вот что, Василий… Вы берите ее под одну руку, а я под другую, – скомандовала Валентина Николаевна, вцепляясь в цыганку и повелительным движением своего круглого, твердого подбородка побуждая Василия проделать то же. Он подчинился, и вдвоем с докторшей они с немалыми усилиями вытянули цыганку из «Лексуса».
Она, чудилось, была в полусознании, никак им не помогала, а только громко дышала сквозь стиснутые зубы. Стоило ей утвердиться на ногах, как она вдруг хрипло вскрикнула, чуть присела – и из-под ее юбок хлынула какая-то жидкость.
Все в точности, как в той книжке описано, – воды отошли. Василий зажмурился, чтобы не видеть, как эта жидкость попадает на его кроссовки. Ладно хоть из машины цыганка вовремя вылезла, а кроссовки ему все равно не нравились. Выкинет, как только до дому доберется. Если вообще доберется когда-нибудь. Отчего это кажется, что нынешняя ночь будет длиться бесконечно?
– Ох ты господи! – сказала Валентина Николаевна, без особого, впрочем, испуга, а вполне буднично. – Вот вам, пожалуйста. Надо поторапливаться. – Тут она достала из кармана мобильник, ткнула в какую-то кнопочку и сказала в трубку: – Катерина, зови быстренько Виталия Иваныча. У Москвитиной еще не скоро, а тут уже воды отошли, готовьте каталку, стол! И скажи, пусть в первом корпусе дверь откроют!
В ту же секунду вспыхнул свет сразу в нескольких окнах на первом этаже левого крыла, и на дворе у крыльца стало светлее.
Василий и докторша втянули цыганку, которая стонала все громче и еле-еле передвигала ноги, на одну ступеньку, потом на другую, приблизились к двери, и Валентина Николаевна сердито ткнула в нее ногой:
– Да открывайте, хватит спать!
Дверь отворилась, стало еще светлей, в проеме возникла черная фигура, и Василий даже ахнул от удивления, потому что увидел не медсестру или врача, а… милиционера. В первую секунду показалось, что это все тот же сержант Кондратьев, но Василий спохватился, что сержант ведь не призрак какой-то, не может мотаться вслед за ним по ночному Дзержинску. Вдобавок милиционер оказался пониже ростом, чем Кондратьев, а в плечах пошире, и лицо у него было не смуглое, а розовое и веснушчатое. Опять же – он был прапорщик, а не сержант, и форма у него была без опознавательных знаков автоинспекции.
– Да что вы тут сидите, Москвитин! – с досадой воскликнула докторша. – Прямо как будто в первый раз, честное слово! Вашей еще часа три ждать, не меньше, ну неужели делать больше нечего, как топчан просиживать? Вам же сказали: позвонят! Или Виталий Иваныч позвонит, или я. Вы ж в патруле сегодня! Ну и патрулили бы, чего попусту сидеть и зубами стучать?
– Посмотрел бы я на вас, в каком бы вы были состоянии, если бы ваша жена рожала! – запальчиво воскликнул прапорщик Москвитин.
– Тут уж вам не повезло! – пропыхтела Валентина Николаевна, с усилием перетаскивая через порожек правую сторону цыганки (за левую отвечал Василий). – Вовек вам не увидеть, в каком я буду состоянии, когда моя жена станет рожать!
Москвитин
