толст, что из него можно выкроить троих таких, как я, уронил тебе в декольте маринованную Kirsche,[8] а затем бессовестно выуживал ее оттуда пальцами, причем ты не отвесила ему Ohrfeige,[9] а только пожималась, поеживалась да хихикала.
– Ну так щекотно же, – простодушно улыбнулась Катюшка. – Небось захихикаешь, когда оне за голые титьки холодными перстами…
Но тут же она ощутила, что вот-вот из обвиняющей сделается преступницей, и снова заголосила:
– Толст, изволите заметить? Толст, да не скуп! Между прочим, господин Штаубе в отместку за щекотку мне меж грудями золотую монетку сунул! От тебя же я новый финтажм[10] уже которую неделю допроситься не могу. А те шнурованья и сорочки с чулочками, кои ты мне не далее как третьего дни клялся презентовать? А туфли? Туфельки красненькие с каблучками? Помнишь? Сулил, еще когда сулил, да в посулах по сей день и хаживаю! Ну кто ты такой после этого? Скупердяй Васильич Растудыкин, к тому ж распутник преотъявленный, бесстыжие твои глаза! И еще смеешь мне вчинять упреки? И слышать тебя не стану, и видеть тебя более не желаю! Уйду от тебя, постылого! Уйду! Коли герр Штаубе втрое толще тебя, сухореброго, так, стало, и втрое щедрее будет! Домик мне в Китай-городе обещался снять, а что тут у тебя, в такой дали от всех, скуку скучать? Оставайся здесь сам со своею оборванкою! Только знай: все робы[11] мои, и юбки, и прочие вещички, и епанчишки, и шали – я все с собой заберу, а коли не дашь – так ославлю тебя, что и на Кукуй[12] носа не сунешь: засмеют!
И, не удостоив более взглядом ни бывшего любовника, ни ту, с коей он оказался застигнут на месте преступления, Катюшка круто повернулась и поплыла из комнаты. Ее торжественное убытие было несколько смято тем, что ворох юбок, распертых фишбейнами,[13] застрял в дверях, и ей пришлось протискиваться бочком. Но вот сие было благополучно преодолено, и дверь за оскорбленной дамой захлопнулась.
Фриц фон Принц получил отставку.
По дому еще какое-то время разносилось эхо Катюшкиного негодования, однако собрала она свои пожитки на диво споро: не прошло и четверти часу, как засвистел, загаркал под окнами кучер и сытые лошади, громко топая по набитой земле, повлекли возок с Катюшкиным добром и ее саму прочь от грешного любовника – в объятия нового… новое ведь, известное дело, всегда лучшее!
Дама (или «девка», по определению своей бывшей барыни), которая ввела отставленного Фрица во грех, задумчиво поглядывала на оторопелого немца. Он никак не мог взять в толк свершившегося и имел вид ребенка, заблудившегося в лесу. Правда, нелегко было представить дитятю с этакой трубкою во рту, из коей Фриц безостановочно выпускал клуб за клубом с той самой минуты, как Катюшка вынесла свой приговор. Трубку сию, как было известно всем домашним, ему подарил сам государь Петр Алексеевич – сын того царя, при котором за курение рвали ноздри и били кнутами. Ну что ж, теперь нравы изменились – до того изменились, что бабенка безданно, беспошлинно может покинуть
Вишню (нем.).
Пощечину (нем.).
Головной убор с лентами и драгоценными камнями.
Hазвание всякого платья в начале XVIII в.
То есть в Иноземную слободу, где жили и соотечественники Фрица – немцы.
Фишбейн, или панье, – прообраз будущих фижм: особых каркасов, распирающих женское платье справа и слева.
