Ну, коли так, не миновать Алене быть постриженной на сороковины матушки Марии… не миновать!
Сердце ухнуло, чудилось, в некую бездну, руки похолодели.
Еротиада оглянулась на ее побледневшее лицо, и, верно, всегдашняя проницательность изменила ей, ибо она прочла совсем не то, что было там написано.
– Благоговеешь? – шепнула с придыханием. – Я тоже! Даже страшно, верно? Однако тебе бояться не след… не след! Я возвышу тебя до себя. Ты узнаешь, сколь далеко простирается моя любовь!
Алена кабы могла – усмехнулась бы. Еротиада, презиравшая жен, «кои мужей обольщают, яко болванов», в конце концов прибегла к самой что ни на есть женской уловке ради обольщения Алены, но для сего сшила себе не сарафанец, не казакин, не летничек, даже не юбки немецкие, а – рясу, подрясник, мантию! Да, это выглядело смешно… но Алене было не до смеха. Она почувствовала, как кровь отливает от лица. Чудилось, клубок змей подкатился к ногам и вползает по ним – холодные, нечистые, липкие прикосновения! Слабо качнула головой – и вновь Еротиада, опьяненная зрелищем грядущего своего могущества, неверно истолковала ее бледность.
– Ей-богу, исполню, что обещано! Мы с тобой… о, мы с тобою многого достигнем! Власть, могущество, богатство. Я докажу тебе, докажу!
Алена покачнулась. Вдруг некая мысль пронеслась у нее в голове – так внезапно, что ноги подогнулись. Безумная, дерзкая мысль! Но что, ежели удастся? Надо попробовать! Надо решиться. Хуже ведь не станет. Хуже ведь некуда!
– Я… хочу поглядеть, как это на тебе будет, – выдавила она и сама поразилась, как нелепо звучит ее голос. Но, может быть, Еротиада сочтет, что он искажен волнением, чего доброго, и страстью?
Глаза Еротиады изумленно расширились:
– Сие облачение?! Но пока нельзя, грех – до посвящения в сан!
«Грех? Кто бы здесь говорил о грехе!» Алена неприметно скрипнула зубами и потупилась, чтобы Еротиада не прочла ненависти в ее глазах.
– Ох, жаль… А я так мечтала увидеть тебя в великолепии, в сиянии… – Она сама не понимала, что молотит. – А я бы надела твои одежды. Ну а потом ты бы сама сняла их с меня…
Еротиада издала хриплый, сдавленный звук и яростно содрала с головы клобук и камилавку.
Алена боялась дышать. Вот на пол полетела ряса, подрясник… это была большая удача, чем она могла рассчитывать, ведь Еротиаде вполне достаточно было надеть мантию игуменьи на свою заношенную рясу, чтобы создать видимость великолепия, – но она решила облачиться как следует быть. Игра тщеславия захватила ее всецело.
Алена робко потянулась к сброшенному подряснику, однако Еротиада одернула ее:
– Погоди.
Миг отчаяния – но вот из сундука летит сарпинковая сорочка:
– Надень ее, сбрось свои вериги.
Правда что: иначе как веригами заскорузлую посконину не назовешь. Но какое опасное мгновение: вдруг, пока она будет раздета, Еротиада
