и злость.
Он дождался, когда троица разойдется, предположив, что Серый отправится собственной дорогой. И оказался прав. Юго не позволил ему уйти далеко и, настигнув в переулке, ударил в спину. Узкий плоский клинок пробил одежду и плоть, вошел между позвонками. Серому вряд ли было больно, скорее он даже не понял, почему отказали ноги.
Упасть Юго не позволил. Усадил у стены и спросил:
– Что было в напитке?
Серый ответил после секундной запинки. Другой клинок с узнаваемым клеймом на пятке рукояти – Юго собирался оставить для дома Дохерти подарок, – упертый в глаз, стимулировал к беседе.
– Сонное зелье.
Значит, не яд. Хорошо. Плохо, что спрашивать состав бессмысленно: местные травы Юго неизвестны.
– Как долго будет спать?
– Часа два. Три.
Хватит, чтобы замерзнуть. Или ослабеть настолько, чтобы не проснуться. Оставался последний вопрос.
– Кто заказчик?
Ответ был дан. И Юго со спокойной душой вогнал клинок в глаз. Смерть Серого была легкой, пожалуй, даже слишком. Юго, раскрыв рот покойнику, сунул в него тот самый штырь с круглым клеймом. Жаль, раскалять времени не было.
Недоучка лежал ничком. Ощупав затылок, Юго убедился, что рана особой опасности не представляет: разорваны мягкие ткани, но кость цела. И кровотечение на холоде остановилось быстро. Оставалось решить другие проблемы.
Перевернув тело на спину, Юго вогнал в шею дозу стандартного антидота. Подумал и добавил дозу адреналина. Пять. Четыре. Три…
Недоучка дернулся.
Ну же, вставай!
Два…
Флакон с нюхательной солью Юго стащил просто от скуки. Собирался выкинуть, но как-то руки не дошли. И теперь вот пригодилось.
Мерзкий запах заставил недоучку пошевелиться.
Открыть глаза…
Вот так-то лучше. Зрение все еще расфокусировано, и у Юго есть время убраться. Недалеко. Если у недоучки не хватит сил добраться до дома, то придется придумывать еще что-то.
Будет знать, как пьянствовать в сомнительных компаниях.
Урфин очнулся в канаве, поднял его запах. Мерзкий резкий смрад нюхательной соли, которую кто-то настоятельно совал под нос. Урфин попытался отвернуться, но понял, что сейчас умрет.
Холодно.
Настолько холодно, что пальцы онемели. Падает снег. Касается губ, но почему-то не тает. И Урфин пытается эти губы разомкнуть, чтобы слизать снежинку. Пить хочется неимоверно, а снег – это тоже вода.
Надо открыть глаза.
Открыл. Никого. А запах? Ведь кто-то был… ушел.
Зачем?
Куртка промокла… да весь он промок. И в грязи изгваздался… что-то черное, липкое.
Что случилось?
Он помнил пожар. Огонь яркий, слепящий. Жар, от которого шевелились волосы. Запах паленого волоса и дерева. Треск крыши, что проламывается под собственным весом.
А потом?
