ее точно вынесло. Муж виновато развел руками:
– Ну, тут я не это… Бабу ведь не переспоришь. Ума-то нету…
Маклер не стал выяснять, у кого что есть. Он ощущал досаду оттого, что зря убил время, и в контору вернулся раздраженный. Разумеется он не стал трубить о своих неудачах, но потом, в узкой мужской компании, где присутствовал и Сергей, заявил:
– Да ну все это к черту! Купят-не купят… видно будет. А я пока устрою-ка там очаг свободной любви!
Сильная половина «Олимпа» свято блюла принцип мужской солидарности: в таких делах никто никого не сдавал. Сергей лишь усомнился:
– И никаких комплексов на тему?
Старший коллега отмахнулся:
– Пусть психи всякие комплексуют. Мне этим заниматься некогда!
В этом месте Диминого рассказа Максим вскинул руку:
– Стой! Это все тебе Сергей рассказывал?
Дима кивнул.
– А ты сам этого Евгения Ильича не знал?
Дима кривовато усмехнулся:
– Не успел.
Возникла секундная пауза. Максим, кажется, начал понимать, что к чему… Но Дима уже продолжил рассказ.
Евгений Ильич был бабник еще тот, чем немало гордился. Может, он кое-что в своих рассказах и преувеличивал, кто знает. Но последний его роман с клиенткой случился самый натуральный, тут уж никаких сказок.
Мадам продавала опустевшую родительскую квартиру – замужняя тетка, двое детей, самой уже за сорок. В омут страсти она бросилась со всем пылом бальзаковского возраста, проще сказать – сдурела баба. Евгений Ильич просто офигевал, потом делился:
– Да со мной уже лет… ну, я не знаю сколько, с юности такого не было! Стоит как боевое знамя, а кончаю как из пушки, – для экспрессии он вынужден был прибегнуть аж к батальным терминам. Страсти разворачивались там, где он и пообещал – в квартире злосчастного самоубийцы. Мужчина не стал скрывать от женщины мрачных подробностей, но это лишь подзавело ее, вулканы Эроса забушевали в зловещем пространстве… Евгений Ильич потом со смехом рассказывал об этом в кулуарах.
Сергей не был ханжой, но что-то коробило его в этих рассказах, что-то чудилось в них ненормально-лихорадочное. Он внутренне морщился, слушать было противно… но куда же деваться от корпоративной солидарности.
Другие слушатели смеялись, любопытствовали: как, мол, покойник вас терпит, не сердится?.. Евгений Ильич тоже смеялся, отвечал задорно, с матерком. Но однажды на шутливые расспросы дружков он ответил как-то неохотно.
Это было осенью, в конце сентября. Сергей навсегда запомнил тот день: дождь-не дождь, но какая-то мелкая морось, небо серое и настолько низкое, что казалось – лежит оно на городских крышах от усталости и тоски.
В перерыв трое коллег по «Олимпу» обедали в недальней забегаловке. Обычно при этом смеялись, шутили, но сейчас разговор не клеился. Попытались подколоть Евгения Ильича на тему его мужских подвигов, но он отвечал рассеянно, иногда невпопад. Вообще, выглядел он странно,
