пасторальное настроение вмиг улетучилось.
– О господи, хулиганы! – ахнула я, цепляясь сильнее за локоть своей спутницы. Как я могла забыть, что во всех этих маленьких городах разгул преступности и беспредел, под прикрытием местной мафии орудуют многочисленные банды, и вообще, наркотики и алкоголизм...
– Чему ты радуешься? – в отчаянии вскричала я, подталкивая Инессу к обочине. – Они же нас сейчас собьют!
Похоже, ее эта перспектива совершенно не пугала. Она раскинула руки, и старший из подростков, вернее, не подросток и не юноша даже, а какой-то Чингачгук, громила в полосатой майке и с гривой смоляных волос, на ходу обнял ее и ловко затормозил. «Промискуитет[1] какой-то! Нет, куннилингус... – лихорадочно пыталась я вспомнить слово. – Свальный грех!»
– Привет, ма! – хриплым баритоном произнес Чингачгук. – А мы тут балуемся... Это она? – он кивнул в мою сторону.
– Да, это Оленька, – вся сияя, кивнула Инесса. – Они с тобой хотели познакомиться, очень беспокоились о твоем здоровье. Это Глеб, мой старший. А это Борис. – Она указала на другого подростка, чуть помладше, тоже смуглого и, в отличие от брата, аккуратно подстриженного, который молчаливо стоял поодаль, нетерпеливо елозя на коньках. – Это он у нас на фортепьянах!
Честно говоря, я ничего не поняла. Инессе был тридцать один год, в моем представлении ее дети должны быть по крайней мере школьниками младших классов, а тут какие-то лбы... Может быть, они приемные?
– Очень приятно, – пробормотала я, чувствуя себя как-то неловко.
– Ладно, ма, мы сейчас в булочную, а то она вот-вот закроется, нас ба послала...
– Только недолго, – весело сказала Инесса и помахала им вслед, когда они на своих роликах покатили дальше. – Что, не ожидала?
Она обернулась ко мне, читая по моему лицу, как по книге.
– У тебя замечательные дети, – пробормотала я.
– Некоторые принимают Глеба за моего брата. Или даже жениха... – Она улыбнулась, и в ее поведении не чувствовалось и капли смущения. – Глебу шестнадцать, а Борису четырнадцать. Борис и Глеб...
И тут я вспомнила. Нет, не приемные, родные! Это был словно приступ дежа-вю, внезапного озарения... Да, когда я приезжала сюда, лет пятнадцать назад, за стеной у тети Зины надсадно орал младенец, и она шепотом рассказывала моей маме: «Да-да, сама еще дитя, и неизвестно, кто тот негодяй, который...» Так вот что за нехорошая история была связана с Инессой, я о ней совершенно забыла, а тетя Зина не сплетница, ей даже не пришло в голову повторить мне ее сейчас.
– Ты что? – удивилась вдруг Инесса, хватая меня за вторую руку. – Ты такая бледная... Голова закружилась?
– Да, голова... – послушно повторила я, ничего не соображая. Мне было мерзко, так мерзко – вы даже не представляете! «Ей было четырнадцать лет... Маленькая Лолита, которая теперь ничего не боится. А потом еще через два года... И никаких комплексов, ни капельки сожаления... только гордость».
–
Предполагаемая стадия ничем не ограниченных отношений между полами, предшествовавших установлению в обществе норм брака и семьи.
