на тумбочку в коридоре.
– Я не пойму, – сказал Влад. – Если я похож на Тараса Балашова, это понятно. Но неужели и мой голос тоже похож? Она же узнала меня!
Хозяин удивленно вскинул бровь:
– Кто тебе сказал, что ты похож на Тараса Балашова? Я, например, не говорил.
– Но как же тогда?.. – Влад осекся, поняв, что переходит границы дозволенного, собираясь задать вопрос.
– Ты не похож на Тараса Балашова, – серьезно проговорил Хозяин. – Ты и есть Тарас Балашов.
На грани провала
Прохаживаясь перед памятником Пушкину, Влад вглядывался в толпу, втекающую в печально знаменитый подземный переход, и думал: как же у него получится сыграть не только какого-то постороннего человека, представителя совсем другой среды и культуры, но и просто москвича? Ведь он совсем не знает город. Он будет вести себя иначе, говорить иначе, размахивать иначе руками и непременно провалится. Как Штирлиц.
Еще один вопрос: кто он сейчас на этом поле, где возвышается, словно черный ферзь, Пушкин – игрок или фигура? То, что он вообще какая-то пешка – понятно, но для грядущей Натальи он кто? Двигает ли она его по игровому полю, или же он – ее, являясь продолжением пальцев Хозяина? А вдруг они оба заодно? Последние часы он воображал, будто делает что-то вместе с Хозяином, а на самом деле – Хозяин делает что-то вместе с Натальей, и делает против него… Впрочем, Штирлиц – разве он провалился? Можно было и второй сериал снять…
Он стал припоминать стихотворение Тараса, которое успел заучить, но вспомнил только начало:
С жителем приюта моего
временное чувствую родство.
Житель на паркет бросает тень
и следит за тенью он весь день
или ночь, коль тень дает луна,
хоть и чаще вовсе не видна
тень…
Мысли его рассеянно шатались, повторяя взгляд. Чем ближе подходило время встречи, тем чаще о посматривал на плывущую перед ним человеческую массу, пока и вовсе не вперился в нее, и вот уже казалось, что мелькнуло перед ним несколько Наталий – 89/61/91 – высоких стройных блондинок…
Призрак тени тоже, как часы, —
Житель усмехается в усы.
Та же история, что четыре дня назад… Или пять? Он как-то с трудом отдавал себе отчет в том, что прошло совсем немного времени с тех пор, как он ждал ее (именно ее, только юную) в другом городе, в другом – уже кажется – мире…
И она пришла. Почему-то сразу стало ясно, что это она, и идет она именно к нему, хотя издали еще не было видно лица. Шла быстро, казалось, сейчас просто врежется, но остановилась внезапно, близко, положила ладошку ему на грудь, словно прижимая пальцы к губам: молчи!
– Ну, здравствуй, путешественник! Честно говоря, я до последнего момента не верила, что ты существуешь.
Она была гораздо старше его, но сказать точно, сколько ей лет, Влад бы не смог, чтобы не ошибиться, скажем, на десяток. Наталья принадлежала к тому типу женщин, которые будто каменели в тридцать. Впрочем, и в тридцать,
