повторил я.
– Я знаю, что это кетчуп, – начиная отчаиваться, заявил Ллойд, – но как это будет по-русски?
– Кет-чуп, – медленно выговорил я.
– О, – понял Ллойд, – хорошо. Тогда как по-русски «майонез»?
– Майонез.
– Майонез?
– Ну да.
– Ого! – воскликнул он. – Да я говорю по-русски!
Все прыснули смехом.
– Андрей сказал, что он агент КГБ, – выдал меня Робби.
– Теперь ты слишком много знаешь, – сказал я.
Скотт расхохотался.
У ветки дерева за окном зависла в воздухе крохотная птица. С длинным клювом и переливающимся изумрудным оперением, она часто махала игрушечными крыльями, чтобы удержаться на месте. «Неужели колибри? – подумал я. – Да ладно, откуда они здесь?»
Нам не было предоставлено ни минуты свободного времени после того, как обед закончился. Джон сразу собрал нас и с серьезным видом, подбоченившись, выслушал рапорт Спенсера о том, как продвигаются дела с покраской. Потом мы отправились доделывать оставшиеся кресла. Провозились с ними часа полтора, а когда прибирали инструмент в мастерской, подъехал Ллойд.
– Освободились? – спросил он.
– Да, – ответил Спенсер.
– Что ж, придется мне вас разделить, ребята. Без возражений?
– Да нет проблем.
Спенсер пошел один в сторону лагеря мальчиков, захватив с собой молоток с гвоздями. Мы с Робом поехали к одному из загонов, выправлять покосившиеся столбики изгородки.
Пока Робби прохаживался вдоль забора и что-то соображал, я рассматривал страусов. Они были совсем близко и тоже нас изучали. Но без настороженности диких животных, обеспокоенных появлением незваных гостей, ими владело сытое, праздное любопытство. Взрослые особи и несколько птенцов. Выглядели они очень забавно: головы с редким пушком раскачивались на стеблях длинных шей симпатичными глазастыми одуванчиками. Плюшевые птенцы, облаченные в ярко-желтые жилеты, прогуливались в чаще родительских ног и иногда спотыкались.
– Поосторожнее там, – сказал Робби, – они безобидные только с виду. Если ты им не понравишься – могут и клюнуть.
– Правда?
Я отступил на несколько шагов. Раздался приглушенный стук. Я думал, клюнули Робби, но это он сам принялся забивать первый накренившийся столб. Одуванчики вспомнили о своих животных инстинктах и, толкая друг друга массивными туловищами, бросились врассыпную.
Столбики были сделаны из самых обыкновенных брусьев – необструганных, почерневших. Похоже, они покосились, когда сошел снег. Мы выправляли их, подбивая ожерельями из камней, которые были в изобилии разбросаны у дороги. Работа не требовала особых усилий, и через какое-то время голову заполнили мысли о последних днях. Я думал о том, каким невероятным калейдоскопом завертелась жизнь – Москва, Нью-Йорк, Футтаун, машины, на которых я никогда не ездил, дома, в каких никогда не жил, животные, которых никогда не видел. В памяти всплывали слайды улиц, лиц, осадки переживаний, и не верилось,
