смеяться я качаю головой. Меня действительно не смущает его возраст.
Когда короткая стрелка на часах подползает к одиннадцати, мы все-таки покидаем уютную кухню и перебираемся в спальню. Инквизитор, улыбаясь, смотрит, как я переодеваюсь в ночную рубашку и, стоит мне забраться в кровать, заботливо накрывает меня одеялом. Улыбаясь Максвеллу, я запоздало понимаю, что, кажется, ночевать буду одна.
– А ты… не останешься?
Мужчина качает головой:
– К сожалению. У меня сегодня дежурство – отдаю Вальтцу долг.
Я вздыхаю – как-то уже привыкла к присутствию мужчины в своем доме. И Риндан это чувствует – ласково проводит пальцами по моей щеке и, наклонившись, одаривает долгим многообещающим поцелуем.
– Я вернусь.
– Когда?
– Завтра.
Я поджимаю губы:
– Завтра я дежурю.
– Тогда я подожду тебя на работе.
Качаю головой:
– Не стоит. Лучше выспись.
– Обязательно, – усмехается он, – спокойной ночи, Мейделин. До утра не читай.
Я провожаю уходящего мужчину взглядом и долго прислушиваюсь к происходящему внизу. Максвелл чем-то шуршит на кухне – наверное, убирает забытый мной на подоконнике сыр, – затем переходит в прихожую и, наконец, хлопает дверью.
ГЛАВА 6
Cледующий день проходит рутинно. После завтрака я спускаюсь в сад и долго ругаюсь, увидев заячьи следы на снегу. Ушастые все же добрались до яблонь и оставили на коре следы своей вредительской деятельности. Поэтому медлить больше нельзя – я звоню садовнику и, в красках описав происходящее, получаю заверение о том, что сегодня все будет готово.
Садовник действительно приезжает через пару часов. На укрывание яблонь и расчистку снега уходит еще часа три – и, расплатившись с улыбчивым седовласым мужчиной, я возвращаюсь в дом.
Без Риндана кухня кажется пустой. Я долго стою у окна, глядя на очередного длинноухого наглеца, позарившегося на мою собственность. Пионы, подаренные Максвеллом, стоят на столе, напоминая о вчерашнем вечере. Вспомнив подробности жизни инквизитора, я улыбаюсь и качаю головой. Подумать только – три сестры… повезло, что старшим оказался мальчик.
В семьях одаренных мальчики-первенцы действительно рождаются куда чаще. Поэтому мои родители наверняка удивились, когда на свет появилась Адель, а следом и я. Но… менять что-то было поздно, а на третьего малыша они так и не отважились. А затем уже стало не до этого.
Мысли о семье заставляют меня морщиться. Это как отрывать клейкий бинт от ещё сырой раны – больно, страшно, но необходимо для дальнейшего заживления. Я верю в эту систему и поэтому иногда возвращаюсь воспоминаниями в те страшные серые дни, когда над Иртусом подняли красный флаг. Эпидемия была краткосрочной и, к счастью, последней – и уже девятнадцать лет о красной лихорадке вспоминают лишь в страшных снах.
Я отхожу от окна и ставлю себе чайник. До дежурства уже больше пяти часов – а значит, можно попытаться поспать хотя бы два из них. Мало ли что выпадет на сегодняшнюю ночь?
Мысль
