строя! – последовало.
Никто не шевельнулся.
– И здесь, сынок, случилось страшное – приказали выйти из строя каждого пятнадцатого.
Бедолаг отвели в сторону и расстреляли.
– Повторяю, – рявкнул переводчик, – командиры и евреи, ко мне!
Молодые пацаны, вчерашние школьники-лейтенанты, повиновались. Их, как и евреев, тоже расстреляли.
Остальных загнали в эшелоны и повезли на запад. По дороге нас начали продавать. Я не стану, сынок, называть название северной страны, но она, то есть ее люди, меня спасли. Да, я был рабом, но особым. Слушай, расскажу все по порядку. На какой-то станции меня за пять мешков хлеба и мешок сахара купил старик. Сухощавый, лет шестидесяти, он с трудом говорил по-русски:
– Не вздумай бежать. Поймают – повесят.
И повел меня на усадьбу. Дом у деда двухэтажный, крепкий, сарай вмещал почти три десятка коров, несметное число хрюшек голосили на всю округу. Вдобавок гектаров пятьдесят земли числилось за помещиком.
Нас трудилось семь или восемь человек. Русский был я один. Вне воли, к удивлению, кормили прилично.
Хозяин всегда повторял:
– Только не убегайте.
Один поляк ослушался. Через пару дней его поймали и повесили на городской площади.
Я втянулся в непривычную жизнь. Адский труд к вечеру выматывал до конца. Падал на подстилку и мгновенно засыпал.
Как-то я убирал навоз. Неожиданно раздался шорох, и из кустов вышел человек. Одет прилично, чисто выбрит. Обратился по-русски:
– Гриша!
Я от удивления открыл рот. Откуда он знал мое имя?
Незнакомец продолжал:
– На окраине городка расположен концлагерь. Есть там и русские. Ты должен помочь.
– Как?
– Припрячь немного еды, пойдешь на работу – оставь вон под той плитой у дерева.
– А если ты провокатор? – у меня сжалось сердце.
– Поверь, Григорий, на слово. Люди там живут… хуже не придумаешь.
Почти три месяца я подворовывал хлеб, сало, вареную картошку. Все это мгновенно исчезало.
Война близилась к концу. Однажды старик позвал меня к себе. В маленьком кабинете усадил на кожаный диван, налил кружку пива. Я отказался. Спиртное не употреблял. Во время боев отдавал свои сто граммов другим бойцам. Кстати, это спасало меня от гибели. Во время атак мозг работал четко, непродуманных пьяных действий не совершал.
Старик достал пачку фотографий. На некоторых был изображен – веришь, сын, – я. Старик горько произнес:
– Это не ты. Это мой сын. Вы же похожи как две капли воды. Сынок у меня погиб. Детей больше нет. Наследников – тоже. Я предлагаю остаться у меня, выправим документы, станешь наследником.
Я русский человек до мозга костей, сынок. Поэтому категорически отказался.
Старик заплакал:
– Я это предчувствовал. Что ж, скоро поедешь на Родину.
Фильтрационная комиссия
