женщиной, которую показывали публике за деньги.
– Не понимаю... – Митя был совершенно растерян.
– Твоя мама смотрела на меня как на чудовище. Ты – ее сын, ты знаешь ее вкусы... Зачем же нужно было подвергать меня унижению, знакомить меня с ней?!
– Какие глупости, тебе показалось!
Я выкрикивала еще какие-то обвинения – бедный Митя уже не знал, что со мной делать, – как вдруг неожиданно успокоилась и засмеялась, совсем уж запутав его.
– Прости, – сказала я. – Это все детские комплексы и обиды. Я, наверное, не права. Наверное, мне все показалось.
– Ну да, я говорю – тебе все показалось... – Он взял меня за руку, но я тут же вырвала ее.
– Идем, выпьем-ка еще чаю. Знаешь, в детстве я была очень некрасивым ребенком, меня даже дразнили.
– Не может быть! – искренне ответил он. – Некрасивых в театральное не берут.
– Хочешь, я детские фотографии покажу?
– Хочу...
Мы болтали с ним до позднего вечера, пили чай, листали мой старый семейный альбом. Я окончательно поняла, что для этого человека являюсь верхом совершенства – потому что даже мои детские фотографии не произвели на него должного впечатления. Мне вдруг в голову пришла забавная мысль – в Мите сочетаются лучшие черты двух моих мужей – он меня обожает, но не до такой степени, чтобы не видеть во мне человека.
В половине второго он спохватился:
– Мама волнуется! Надо ей позвонить.
– Оставайся, – великодушно предложила я. – Метро уже закрыто, а в нашем районе такси ты вряд ли поймаешь.
Он даже побледнел от волнения.
– Оставайся, – повторила я и добавила: – Я поставлю раскладушку на кухне.
Он позвонил своей матери, предупредил ее. Не знаю, что уж она ответила ему, но вид у него был унылый, когда он расправлялся с французской раскладушкой. Странно – ведь ему уже тридцать, наверняка он не в первый раз ночует не дома, а до сих пор мамочки боится... Представляю, что она сейчас сказала ему по телефону!
Я предложила Мите остаться исключительно из благородных побуждений, ни о чем таком эротическом не помышляя, – очень уж на меня подействовал этот вечер. Я легла в комнате и тут же заснула. Лишь одна мысль проплыла в погружающемся в дрему сознании: «Всем хорош, но – увы! – мамочкин сынок». Бороться с мамочками было для меня слишком утомительно.
Следующим днем было воскресенье.
Я, по обыкновению, проснулась очень поздно и о Митином присутствии вспомнила не сразу. «Наверное, ушел», – подумала я, вслушиваясь в тишину, царящую за дверью. Ситуация, в которой мы оказались, была довольно пикантная: Митя вполне мог заявиться ко мне среди ночи, и мне даже было немного обидно, что он этого не сделал. Хотя, если честно, я бы все равно его выгнала обратно на раскладушку.
Я оделась и вышла на кухню, заранее обиженная на своего кавалера за то, что тот ушел без предупреждения.
Но
