прогрессивными эстетическими исканиями, но и власти, финансирующей подобные искания, готовы задавать вопросы» [21].
Смена генсеков вела и к смене музыкальных вкусов. Например, с приходом Черненко на пост Генерального секретаря возникла кампания против советских рок-музыкантов. Вот пример: «Летом 1984 года мне позвонил Андрей Макаревич и дрожащим голосом сказал: „Слушай, я не знаю, что делать. Мне повестка из военкомата пришла! Ведь заберут в армию, забреют!” Я сказал Андрею, чтобы он успокоился и дождался моего приезда. Через полчаса я застал музыканта в волнении. Тот, потрясая повесткой, сообщил, что он офицер запаса и запросто может загреметь на год в ряды Советской армии. И стал перечислять знакомых музыкантов, которые уже отправились служить» [22].
Оказывается, у КГБ был еще один интересный вариант воздействия прямо на членов политбюро работников ЦК. Это были специздания только для очень избранных. Но интересно то, что это были еще не опубликованные тексты. Именно так, получается, сквозь КГБ был запущен, например, А. Солженицын. В результате чего он становится вдруг издаваемым.
Об этом в своем интервью рассказал А. Яковлев: «Лубянка специально для ЦК выпускала то, что казалось ей чрезвычайно сомнительным. Малюсенькие такие книжки, размером с пачку сигарет, и жутко толстые. Они очень любили такой формат, полуподпольный. Я потом и „В круге первом”, и „Раковый корпус” читал как раз в этой серии. И вообще, если появлялась на Старой площади сигаретная литература – значит, что-то стоящее. „Один день Ивана Денисовича” я прочитал на одном дыхании. Солженицын? Кто такой? Узнаю: пришел к Твардовскому в „Новый мир” никому не ведомый учитель физики из Рязани, Александр Трифонович за ночь проглотил рукопись и уже утром был у помощника Хрущева – Лебедева. А уж тот то ли через Аджубея, то ли через Раду Никитичну уговорил генерального прослушать повесть. Хрущев сам не очень любил листать страницы, вот ему Нина Петровна, супруга его, и прочла рукопись Солженицына. Говорят, порой он даже плакал. А прослушав, сказал: „Очень даже нужная вещь. О злодействах Сталина партия сейчас много говорит, но вот человек сам прошел через ад, ему народ больше поверит”. И приказал распечатать для членов Политбюро. На Политбюро была жуткая драка. Самые ревностные блюстители идеологической чистоты Суслов и Шелепин были категорически против публикации. Хитрый Хрущев сидел, слушал, молчал, а когда все высказались, только и спросил: „Ну а издавать-то когда будем?”» [23].
Единственно, что все это странно в том плане, что Андропова все время подают как такого, который всеми силами уходил от опасных ситуаций, стараясь не вовлекать себя в конфликтные ситуации с членами политбюро, демонстрируя всяческое почтение старым членам политбюро. Но с другой стороны, раз был такой установленный тип коммуникации, то им можно было воспользоваться для разных целей.
А. Михайлов, работавший в свое время в Пятом управлении, так смотрит на
