печально сказала Лао Суон, вытирая крошечный носик и глазки-щелки широченным рукавом парадного облачения. – Если он не погиб сразу, значит, это точно маффа. А от него нет противоядия. И умирают все.
– А может, доза окажется для него маловатой? – с надеждой спросил Элвис. – Все-таки рассчитывали на девушку, а не на такого огромного мужчину, отличающегося отменным здоровьем?
– Это не имеет значения, – вздохнула Суон. – Разве что, это был какой-то другой яд. Но я сомневаюсь. Маффа – это классика, и…
Видимо, императрица собиралась повторить лекцию преподобного Чена о принципах мести по-хински, но разговор был прерван неожиданно донесшимся из коридора ревом:
– Заткнитесь! Оба! Я не желаю этого больше слышать! Вы что, дети малые? Господин Флавиус, вы старше, будьте же умнее! Повторяю, не желаю слышать! Разберусь после коронации, не раньше! А пока пусть все идет, как идет. Разойдитесь! Нашли место выяснять отношения!
– Умно, – заметил Элвис. – До коронации Флавиус выжмет из этой дамы все, что захочет.
– Сомневаюсь, – проворчал Зиновий. – Ты, наверное, никогда не имел дела с религиозными фанатиками.
– Ничего, у Флавиуса есть и маги, если палачи не справятся.
Дверь отворилась, и в зал вошел Элмар, подталкивая впереди себя растрепанного хинского императора, который все еще продолжал доказывать, что его лишают единственной возможности смыть с себя позор, коим его покрыла первая жена.
– Ну наконец-то! – почти хором произнесли нетерпеливый Александр и исстрадавшийся Луи. – Ну что?
Элмар несколько раз глубоко вдохнул, чтобы успокоиться и не разрыдаться прилюдно, и сообщил:
– Шеллар умирает. Кто хочет попрощаться, прошу за мной. На похороны всех пригласят отдельно.
Их величества немедленно зашевелились, закопошились и стали подниматься. Измученный воздержанием Луи намылился было улизнуть, дабы скорее залить горящую душу, но Агнесса дернула его за рукав, прошипела что-то на ухо и потащила вместе со всеми. Спустя минуту в зале остался один Зиновий, терзаемый сомнениями, правильно ли он поступил, позволив упрямству и гордости возобладать над человечностью. Шеллар не удержался, подошел поближе и сказал вслух, не очень рассчитывая, что его услышат:
– И не стыдно тебе, Зиновий? Самому ведь жить осталось всего ничего, а все кочевряжишься!
Старик поднял голову и обеспокоенно огляделся. Затем проворчал себе под нос:
– Совсем старый становлюсь… Голоса чудятся… Пора, наверное, Пафнутию посох передавать, хотя и рано ему еще, не дорос…
Вздохнув напоследок, несговорчивый старик поднялся и отправился вслед за остальными. Видимо, ему действительно стало стыдно. Шеллар посмотрел ему вслед и спросил сам себя:
– Интересно, когда же, по мнению Зиновия, Пафнутий «дорастет»? Ему скоро сорок, а батюшка все сомневается…
