мне общественного «фи». Я прошел к рабочему столу Макареца, где действительно лежал журнал, поставил в нужном месте подпись и направился к машине.
У Яна, слава богу, хватило ума не делать заподляны в виде сахара-песка в карбюраторе, на что он был вполне способен при его отношении к предателям. А я в его глазах как раз и выглядел предателем, так что сахар-песок – не шутка. Скорее всего, Литовца остановило соображение, что через сутки рулевым этой «Волги» станет он сам.
В общем, я довольно спокойно выехал за ворота, сохраняя на лице все то же каменное, как у роденовского Мыслителя, выражение лица и провожаемый тишиной, которая грохотала сама в себе нецензурщиной. Вчерашние друзья теперь напутствовали меня взглядами, под ударами которых в течение пяти минут рассыпались бы все египетские пирамиды. И сфинкс за компанию.
А вот я не рассыпался. Даже не потрескался. Я покинул гараж если и не в хорошем настроении, то уж, во всяком случае, более обнадеживающем, чем вчера. Потому что мне предстояла Охота. А я человек азартный. Начну играть в рулетку – и буду играть до тех пор, пока последние трусы покойного дяди не проиграю. Либо крупье не свихнется. Либо сама рулетка у основания не обломается. Вот какой я азартный! Так что дичи, которую я сегодня должен начать ловить на манка, можно было не завидовать. Хотя бы потому, что приманкой был я сам.
По большому счету, решение стоящей передо мной задачи вычислялось несложно. Действие первое: кто-то садится в салон к Четырехглазому и бьет его чем-то по голове. Действие второе: кто-то проделывает то же самое с Яном, и тоже в салоне. Не важно, кто. Не важно, чем. Важно – когда. Ночью. Это и есть ответ на первый вопрос моей контрольной.
Они работают ночью. Садятся в пойманное такси – и работают. Тому, над кем они работают, потом становится плохо. Но я не переживал. Под мышкой у меня висела маленькая-маленькая кобура с «Браунингом» внутри. Пистолет я раздобыл по случаю, когда меня вот так же, посреди ночи, хотел раскулачить безусый юнец с кавказским акцентом. Акцент я ему слегка попортил монтировкой, а пистолет отобрал: все-таки не игрушка, чтобы дети им баловались.
Хотя, конечно, это еще как сказать. Калибр 6.35, шесть зарядов. Малютка. Фактически, все же игрушка. Метров с десяти из него уже фиг попадешь, а с двадцати пяти, даже попав, – фиг убьешь. Но мне это и не требовалось. Я сидел не за штурвалом авиалайнера. В салон моей старушки-«Волги» при всем желании нельзя было вместить десять метров. Тем более – двадцать пять. Да и, откровенно говоря, я рассчитывал на «Браунинг» скорее как на психологическую поддержку. Ян же сказал, что ребята попытались обработать его голыми руками. И я не видел причин, чтобы они меняли стиль работы. В таком случае у меня, вооруженного, появится столько преимуществ перед ними, безоружными, сколько имеет удав перед кроликом. Даже больше.
Я не вертел головой, разъезжая по городу. Я давно уже вышел из того возраста, когда наивно веришь, что те, с кем ищут встречи, попадаются на первом же углу. На самом деле – я в этом убедился – зверь на ловца бежит
