х зверей, которых создал чи, человек был единственным, кто смог овладеть им. В разные времена, этих людей называли по-разному. Давним давно, когда люди еще не умели писать и читать – “они” были богами. Когда возникли религии, их начали называть пророками. Ну а в другом краю земли, люди подчинившие природу чи становились императорами. В конце концов их стало много, и они начали называть себя беллаторами.
Археологи открывая очередную гробницу, не придавали значения сверхъестественной стороне человека лежащего в гробу: глядя на наскальные рисунки, они предположили, что огнедышащий человек – это метафора, или бурная фантазия пещерных людей. И конечно же, они ошибались.
Пожалуй для нас с Аартуром все началось в Гао-Шане. Там он был моим единственным, но лучшим другом. Нас тесно связывали случившиеся в жизни похожие несчастья. И я даже не подозревал, что со мной могло бы случится такое, пока я не стал одним из них…
Глава 1
– Арслан, сделай музыку потише! Кто-то стучится, пойди и проверь! – крикнула тетя через всю квартиру.
Я потянулся, не вставая с кровати, взглянув на часы, был вынужден подняться. Рама от старой кровати из алюминия заскрипела. Было девять вечера. Выключив музыку, двинулся к двери.
– Опять эти дети со своими конфетами, и с каких пор у нас это празднуют? – бросил я.
Очередной праздничный вечер на венской с фейерверками и криками детей. С годами у меня возникало ощущение того, что люди переставали радоваться повседневной жизни и стали придавать значение лишь определенным датам, как программа, выполняющая задачу по прописанному алгоритму. Хотя, что такое алгоритм, если не часть человеческой выдумки? На улице наперебой кричали дети: «Конфеты или жизнь?» Шел 2016 год, на дворе 31 октября, самая страшная ночь года – Хеллоуин. Когда-то может и я любил праздники, даже Хэллоуин, но эти дни миновали, бросив меня в реалии взрослой жизни, где если ты напугаешь человека, то не только получишь конфету, но и срок в колонии для несовершеннолетних.
Открыв дверь, я никого за ней не обнаружил, кроме наваленных в холодном коридоре тыкв с вырезанными частями лица. Тыквы, мрачно усмехаясь, поедали меня своими пустыми глазами.
Старушке опять послышалось. Закрывая дверь, краем глаза я заметил конверт, лежащий под дверью. Поднимая его, почувствовал острый запах склада макулатуры, через который проходил каждый день, когда направлялся в школу. На всякий случай оглянулся: ни души. Закрыв дверь, с конвертом в руке пошел в свою комнату.
– Арслан, кто там был?
– Никого, тетя Фатима, тебе опять послышалось, – на всякий случай громко крикнул я, вдруг старушка не услышит.
Конечно я бы никогда не стал рассказывать ей об этом конверте. По крайней мере, я максимально старался избегать общения с ней, чтобы очередной раз не слушать, как этот подхалим Эдгар из третьего подъезда помогает ей и что он такой милый малый, что он всегда любезно здоровается с ней, а иногда даже помогает донести продукты до дома, с него, мол, надо брать пример… мечтай, Фатима!
Раньше, мы жили на улице Юнусходжы, наверное в самой престижной улице Республики Ташкент, пока родители не оставили меня у тети Фатимы, в венской, когда мне исполнилось шесть лет. Больше я их никогда не видел. Единственное, что от них осталось – это отцовские часы, подаренные в последнюю ночь. С тех пор я никогда не расставался с ними, хотя они и не работали. Ходили слухи, будто родители мои состояли на секретной службе, той, что из области государственной тайны. Секретная служба называлась: Агенство Внутренной Разведки. Хотя формально, этой организации не существовало и всех агентов они выдавали за простых военнослужащих, как и моих родителей. Когда подрос, я пытался найти хоть какую-то информацию о них, но кроме военного учета Минобороны, их не было ни в каком из реестров граждан. Странно, не так ли? Будто меня принес аист.
Первое время жизни у тети я слышал, как она звонила в детский дом, желая избавиться от меня. Но позже, узнав, что опекунам-одиночкам по закону полагается большое пособие, тетя Фатима решила оставить меня. Хотя ее отношение ко мне изменилось с тех пор, как мне исполнилось шестнадцать лет. Кажется ей наполовину урезали мое пособие.
У тети был громкий и противный голос. Её пронзительный смех проникал даже сквозь мои наушники. Разумеется, она не работала, целыми днями могла щелкать семечки, просматривая сквозь толстые линзы очков идиотские телесериалы. На меня ей, скорее всего, было наплевать. Главное – пособие, позволяющее жить, не волнуясь о завтрашнем дне. В общем, жизнь удалась или почти удалась. Подождем до моего восемнадцати, пока ей полностью не урежут пособию. Вот начнется…
В местной школе, рядом с венской, я был очень популярным среди тех, у кого чесались кулаки. Волосы цвета пережаренного кофе и глаза аналогичного оттенка темным пятном выделяли меня на общем фоне детей австрийского происхождения, которые преимущественно учились в этой школе.
