Села, замки и станции брали штурмом и грабили. Железнодорожные пути уничтожали. Поезда держали в очереди, чтобы их ограбить. Полиция и вооруженные силы присоединялись к грабителям или были бессильны противостоять им. Вновь обретенная свобода вставала в дыму сожженных домов и сел”[67].
Важнейшим аргументом в пользу капитуляции был, в заявлении Государственного совета Австро-Венгрии, тот факт, что армия является полиэтнической, ее части, не являющиеся австрийскими и венгерскими, не готовы сражаться за империю.
Опыт расформирования империй после Первой мировой войны важен для понимания тех проблем, с которыми мир столкнулся в конце XX в. После краха авторитарного режима возникает политический и социальный вакуум. Полицейский старого режима ушел, нового еще нет. За теми, кто претендует на власть, нет традиции, обеспечивающей легитимацию режима, не существует общепринятых правил политической игры. Возникает ситуация, характерная для великих революций: слабое правительство, не способное собирать налоги и выплачивать деньги тем, кто их получает из государственного бюджета, обеспечивать порядок, гарантировать выполнение контрактных обязательств[68].
В таких условиях эксплуатация простейших общественных инстинктов – надежный путь к политическому успеху. Скажешь о национальном величии, несправедливости по отношению к собственному этносу, имевшим место в истории, заявишь о территориальных претензиях к соседям – и политический успех обеспечен[69]. При слабости демократических традиций и политических партий радикальный национализм, апелляция к национальной самоидентификации, национальным обидам, поиску этнических врагов, которые во всем виноваты, – надежное оружие в борьбе за власть. Австро-Венгрия 1918 г. – классический пример использования подобного политического инструментария лидерами этнических элит империи. Даже накануне крушения империи пангерманские круги в Австрии категорически возражали против ее трансформации в федерацию. Выражавшая их взгляды влиятельная газета “Нейе Фрейе Прессе” за несколько дней до распада режима писала: “Немцы в Австрии никогда не позволят раздробить государство как артишоки”[70].
Польский поэт А. Мицкевич за 100 лет до краха Австро-Венгерской империи писал, что в ней 34 млн жителей – и лишь 6 млн немцев, держащих остальные 28 млн в подчинении. В 1830 г. австрийский поэт Ф. Грильпацер отмечал, что если мир столкнется с неожиданными испытаниями, то лишь Австрия распадется от этого на куски. Австро-венгерская элита, понимавшая хрупкость империи, пыталась сохранить ее, разжигая противоречия между подконтрольными народами, создавала ситуацию, в которой венгры ненавидят чехов, чехи – немцев, итальянцы – и тех и других. Когда крах империи стал неизбежным, взаимная вражда сделала национальные проблемы в странах-наследницах труднорегулируемыми
Glaise-Horstenau Е. V.
Стародубровская И.В., Мау В. А.
М. Крох, изучавший национальные движения в европейских странах в XIX в., обращает внимание на то, что все они проходят три этапа: исследовательский и просветительский; патриотического оживления, когда группы сторонников патриотического возрождения видят свою миссию в распространении национального самосознания; третий этап – подъем массового национального движения. (См.: Hroch М.
Рубинштейн Е.И.
