все это было, конечно, известно, но как хорошо воспитанный мальчик он слушал Ричарда не перебивая и ждал, когда тот перейдет к делу. Но Ричард, оказывается, думал совсем о другом.
– Ты, пожалуйста, только не смейся, – сказал он, – но я решил, что историю Земли лучше всего рассказывать в стихах. Вот я и написал небольшую поэму. Это педагогическая поэма. Ты будешь ее слушать, и перед твоим внутренним взором пройдут яркие картины прошлого. Хорошо?
Аркаша ожидал всего, что угодно, только не поэмы.
– Когда я был юношей, – продолжил Ричард, – я влюбился в девочку Мальвину. Но она сказала мне, что уже дружит с другим мальчиком, потому что он умеет писать стихи. «Как так?! – воскликнул я. – Ведь я учусь лучше, чем Вася, я прыгаю в высоту на десять сантиметров выше, чем он, я имею третий разряд по шахматам, и ты дружишь с ним из-за того, что он может поставить рядом слова «кровь» и «любовь»? Да это каждый сможет!» – «А ты попробуй», – сказала Мальвина.
Я просидел двенадцать ночей, получил шесть двоек, потому что мне некогда было учиться, я измучил компьютер, потому что все стихи, которые я придумал, уже были кем-то написаны раньше. Меня подвела хорошая память. Стоило мне написать «Я встретил вас и все былое...» или «Средь шумного бала, случайно, в тревоге мирской суеты...» или даже «Я люблю тебя, жизнь, и надеюсь, что это взаимно!», а потом спросить у компьютера, не встречал ли он раньше этих строк, он сразу отвечал мне: «Пушкин это написал, Лермонтов это написал...» Тогда я полетел в деревню, там отыскал на птичьем дворе гусиные перья, заточил их и стал писать перьями на бумаге...
– Перьями? Как Пушкин? – удивился Аркаша.
– Это мне тоже не помогло, – признался Ричард. – И я оставил поэзию на пятнадцать лет. А вот в прошлом году снова взялся за гусиное перо...
– Снова влюбились? – спросил Аркаша.
– Нет, я понял, что история Земли – это тема для великой поэмы! Если я смогу передать моим ученикам и друзьям свои чувства, то они будут отправляться в прошлое как дон-кихоты. Хочешь послушать историю Земли в стихах?
– Разумеется, очень хочу, – сказал Аркаша. – Просто мечтаю. Если, конечно, ваша поэма не очень длинная.
– Ну как так можно ставить вопрос! Длина произведения не зависит... то есть значение поэмы не зависит от длины!
– Я не хотел вас обидеть, – сказал Аркаша. – Я сам читал некоторые очень длинные стихотворения, но они мне понравились.
Ричард посмотрел на Аркашу, склонив курчавую голову, и вдруг сказал:
– Знаешь, Сапожков, иногда мне кажется, что ты куда умнее, чем хочешь меня убедить.
– Ни в коем случае! – ответил Аркаша. – Я не очень умный, но хорошо учусь.
– Эту фразу, – сказал Ричард, – надо выложить золотом над Академией наук. Ну хорошо, начнем заниматься поэзией.
Ричард поднялся из-за стола, вышел на середину комнаты, встал перед стулом, на котором сидел Аркаша, и поднял руку. Потом откашлялся. Потом покраснел. Судя по всему, великий научный сотрудник, доктор наук жутко стеснялся
