style="font-size:15px;"> – Что же ты молчишь-то, ладушка моя любимая…
И опустился перед ней на колени. Руки ей целует и говорит:
– Это все ты! По твоим непрестанным молитвам сынок наш домой живым вернулся. Слава Тебе, Господи! Созывай, жена, родню и товарищей по работе. По такому случаю сегодня не грех и рюмочку пропустить…
…Мать Степана звали Ладой. Отец взял ее девчонкой, да к тому же еще и тайком, из старообрядческого села, но, даже будучи впоследствии убежденным партийцем, позволял молиться по заведенному у них родовому порядку.
Она умерла на следующий день после объявления Победы. Видно, держалась уже из последних сил, вымаливая жизнь родным и близким, соседским парням, что учились со Степаном в одном классе и ушли с ним в один день на войну.
И поверите или нет, но ни одна похоронка не коснулась небольшого таежного полустанка, ни одной слезы не было пролито с горя. Только слезы радости от нашей Победы и возвращения любимых. С той поры все бабы с особым доверием стали относиться к Ладе, чувствуя огромную силу ее духа, отдавая долг уважения Тому, Кто внимал ее молитвам. А уж кто с молоком матери впитал в себя любовь к Спасителю, так это ее последыш – дочка Зоя, не отходившая от матери ни на шаг, также подолгу стоявшая рядом с ней на молитве и, как поговаривали соседи, имевшая некий дар видения… По крайней мере, каждому, кто приходил к Зое с просьбой о поиске какой-либо пропажи, девочка сразу же и безошибочно говорила, где следует эту вещь поискать; там ее и находили.
После смерти матери отец совершил тогда одну большую ошибку, когда согласился отдать девочку в цирк, и она покинула родной дом. Сразу же после смерти отца Степан пытался разыскать свою сестру. Но тщетно. Ее следы затерялись в больших городах на многие годы. И когда она, больная, два года назад сама неожиданно вернулась домой, то старший брат уже не отходил от ее кровати ни на шаг, вложив в уход за ней всю свою нерастраченную любовь.
Степан уже распахнул двери своего крепкого дома перед человеком в черном облачении и сначала впустил его, а уже сам вошел вслед. В кухне первое, что бросилось в глаза монаху, была огромная русская печь. Топили, видно, с утра, и теплый, душистый воздух в мгновение ока объял, подхватил и уже не отпускал владыку Георгия.
Степан показал ему, где висел рукомойник и можно было вымыть руки, а сам подошел к кровати, на которой лежала сестра.
– Солнышко мое, проснись! Ты меня слышишь?
Зоя открыла глаза. Улыбка слегка тронула ее сухие, слегка потрескавшиеся губы.
– А я тебе батюшку привел… Нашел! Не поверишь, три поезда остановил, а нашел-таки…
– Спасибо тебе, родной… Пусти его ко мне, не задерживай…
Оставив архиепископа возле кровати с сестрой, Степан вышел на кухню с одной лишь думой: а что, как арестуют, кто будет ухаживать за сестрой?
Склонившись над лежавшей в кровати молодой еще женщиной, Георгий не сразу узнал в ней ту девочку, с которой свела его судьба почти двадцать лет назад.
А
