Кажется, единственное, чего я способна ждать, когда этот чёртов дом снесут, забыв предупредить меня…
Человек подполз к ванной, миниатюрное озеро собирается в ладонях и отправляется в измученное лицо. Он переводит взгляд на зеркальную дверь шкафа, прозрачные капли сонливо стекают по сплошному куску гладкой кожи.
…Боженьки, да на тебе лица нет. Неужели и в этом я виновата? Можешь молчать, без тебя знаю. Будь возможность, ты бы всё на меня повесил. Ты-то святой… На твоём фоне и Бог – шваль бесчестная, а я и подавно на метле летаю… Это не так! Слышишь? У меня есть лицо! Я – Человек! Не ты! Ты выглядишь таким чистым, нетронутым. На тебе нет и царапины мук. Нельзя быть Человеком и не терпеть мучений! Но я помогу, если захочешь…
Человек надолго вонзился в упрямые бетонные роговицы, где сегодня выступает ансамбль «ССС»: Сострадание мчится по клавишам, Совесть занимает контрабас, в барабаны бьёт Сумасшествие. Человек так надеялся узреть в себе что-то человеческое, но глаза напомнили ему о том, что Он никогда не владел кием, не держал коктейль Молотова, давно не подливал коньяк в кофе. Не ошибся ли ты с именем, дружок? Человек готов развалиться на бесполезные буквы.
Что-то призывно мелькнуло с обратной стороны зеркала. Неизвестно, как много времени это что-то покорно лежало в тёмном углу в окружении лезвий и платков, но именно сейчас оно захотело покрасоваться.
Пыльная полка дарует умытому деревянную шкатулку с интересным кельтским узором. Открыв ларчик, Человек не испытывает ни капли смущения или страха. Он до того измождён, что не в силах испугаться пистолета, прижавшего ко дну стопку рваных листов. Чёрная смерть, как нарочно, целится в дверь. Воды набралось половина ванны, сколько ртути в голове Человека.
– Нет, это я помогу тебе, – молвит Он. – И знаешь, если ты чист… возможно, тебе просто надоело купаться в грязи. Ты проклял каждую из своих ошибок и теперь готов жить по-настоящему. Этот дом не снесут, Эдель. Его давно уж нет, он сам себя уничтожил. Скажи мне, ты хочешь построить его сызнова?
…О чём ты? Я бы и сломать его не смогла… Если он уничтожен, значит, я на дне, под грудой руин, и меня уже не спасти…
– Но ты ведь не рыхлый кирпич. В тебе есть и свет, и мрак, ты – живое произведение искусства. Не то, что красотой отвлекает от уродливых стен, а то, что способно творить красоту, пробиваясь сквозь стены.
…Не нужна мне твоя помощь. Ты пришёл помочь себе, а там, может, и мне что-нибудь обломится. Я многого не спрошу. Обещаю. Выходи, долго ты там ещё?..
Дверь подёргивается от прикосновения, тень дверного крючка – лезвие тесака. Рука Человека примеривает пистолет, мятый лист выпрыгивает из шкатулки с той смелостью, с какой решаются на дуэльный поединок. Перед глазами гарцуют перекошенные буквы. Отчего-то Человек решил читать вслух.
– Дорогая моя Эдель, как ты там? Я в порядке, если не считать того, что лежу в холодной тёмной землянке и пишу это письмо, можно сказать, на ощупь.
Дверь врезалась
