отнюдь не только высадились в Крыму… – продолжил генерал, все больше раздражаясь, и оттого речь его стала прерывистой.
– Ну что вы, в самом деле, Александр Львович, – осторожно остановил его молодой собеседник и, стараясь не показаться вовсе уж снисходительным, развел руками. – Тогда на Россию напали извне, а то, что на улице сейчас, – он снова кивнул за окно, – дело сугубо внутреннее, социальное. Впрочем, мало ли Россия вынесла войн, вынесет и очередной бунт.
– Это не очередной бунт! – старик поднял на него глаза, блеклые, но ничуть не замыленные обычной старческой флегмой. – Никак не очередной! Поверьте старику. И то была не очередная, как вы говорите, война, каковую вынесла Россия. Никак не очередная!
Его на время отвлекла горничная Таня, явившаяся с кухни со стопкой водки на подносе. Девушка на правах домашней любимицы позволила себе состроить фамильярно-укоризненную гримасу.
Александр Львович церемонно выпил. Он ничего не говорил, но мысленно как будто произнес тост. Затем, кряхтя, то ли в продолжение немого тоста, то ли от усердия, поднялся из кресла, запахивая халат.
– Это сейчас вам, молодые люди, кажется, что тогда была хрестоматийная битва под стенами Севастополя, такая же обычная для русской жизни, как, скажем, драться за стены Измаила или Карса для укрепления собственных границ. Вы не видите разницы.
Зайдя за вольтеровское кресло и опираясь о его спинку, старик остановился перед мозаикой фотографий, где сразу нашел выгоревшее фото – то самое, с юнцом на фоне бронзовой туши трехсотфунтового орудия.
– Вы, молодые люди, не видите разницы, – повторил старик. – Это была вовсе не приграничная война, а война, если хотите, всемирная. Можно сказать, вся Европа пришла в военное возбуждение, чтобы решиться напасть на нас…
– Но не станете ж вы утверждать, Александр Львович, – не удержался-таки от скептического замечания адвокат, – что Восточная кампания была попыткой захватить Россию? Все-таки эпоха территориальных переделов в Европе закончилась задолго до того. Ныне если и случается какая драчка, то имеются в виду цели исключительно политические и подспудно экономические…
– В Европе… Европа, говорите… – задумчивым эхом повторил Александр Львович и обернулся через старчески поникшее плечо с желчной гримасой. – А с какой это, сударь, радости вы себя к Европам причисляете? Вам это, конечно, лестно – причислять себя к цивилизациям, – усмехнулся он, – но вот европейца ваша самонадеянность порядком позабавила бы. Мы для них нечто вроде Азии и Индокитая, странным образом до сих пор не колонизированные. И то потому лишь, что в отличие от пресловутых азиатских обезьян, как любят выражаться в просвещенной Европе, русский медведь – гренадер куда лучший. Хоть отчасти вы и правы, – генерал покачал седой головой. – Не думаю, что речь шла о захвате, не думаю. Да и Пальмерстон с Наполеоном Третьим не думали, что им повезет отхватить от России сколь-нибудь жирный кусок и при этом не подавиться. Напротив,
