колеса. Я присмотрю за ребенком, пока ты шивишься.
– На колесах ты не можешь присматривать за моей дочерью.
– Это ничего. Сдавай короеда и иди сиди.
Чарли передал младенца Джейн.
– Маму тоже близко не подпускай.
– Без колес – не смогу.
– Они в аптечке. Нижняя полка в ванной.
Он теперь сидел на полу, растирая лоб так, словно хотел натянуть кожу на свою боль. Сестра пихнула его коленом в плечо.
– Эй, братишка, ты меня извини, ну? Само собой, ну?
– Ну. – Слабенькая улыбка.
Она подняла малышку повыше и взглянула на нее с обожанием, как Богоматерь.
– Что скажешь? Мне такое тоже надо, а?
– Можешь мою одалживать, когда понадобится.
– Не-а, мне бы своего. Мне и так уже стыдно, что я у те-бя жену одалживала.
– Джейн!
– Шутка! Господи. Иногда ты такой задрот. Иди сиди шиву. Иди. Иди. Иди.
Чарли собрал подушки и отправился в гостиную скорбеть вместе с родней; он нервничал, – потому что помнил единственную молитву – “День прошел. Иду ко сну”[7], – только не был уверен, получится ли растянуть ее на три дня.
Про дылду из лавки Джейн рассказать забыла.
3. Под автобусом номер сорок один
Из дому Чарли вышел только через две недели – добрел до банкомата на авеню Колумба, где впервые и убил человека. Орудием убийства он избрал автобус сорок первого маршрута, шедший от автовокзала “Транс-Бей”, по Бей-бридж и к Пресидио мимо моста Золотые Ворота. Если вы нацелились попасть под автобус в Сан-Франциско, выбирайте сорок первый: с хорошей точностью, вид на мост у вас будет замечательный.
В то утро Чарли вообще-то не собирался никого убивать. Он намеревался раздобыть двадцаток для кассы в лавке, проверить баланс, ну и, может, захватить в гастрономии белой горчицы. (Черную он не переваривал. Черная горчица – это приправа, равносильная затяжным прыжкам с парашютом, годится для профессиональных гонщиков и серийных убийц, а Чарли для остроты жизни вполне хватало прекрасных – образцов английской белой.) После похорон друзья и родственники оставили в холодильнике Чарли гору мясной нарезки – ею он и питался эти две недели, однако теперь сохранились только ветчина, темный ржаной хлеб и готовая молочная смесь “Энфамил”, а без белой горчицы все это было невыносимо. Желтоватый пластиковый горшочек он раздобыл, и теперь, когда горчица лежала в кармане пиджака, Чарли стало как-то надежнее. Но парня сбил автобус, и она совершенно вылетела у Чарли из головы.
Стоял теплый октябрьский день, воздух над городом по-осеннему смягчился, летний туман прекратил свои неуклонные ежеутренние поползновенья из Залива, а ветерка дуло ровно столько, что несколько яхт, рассы́павшихся по водной глади, выглядели так, словно позировали для художника-импрессиониста. Ту долю секунды, за которую парень сообразил, что его давят, он, быть может, и не радовался такому событию, но лучше денька для смерти
Классическая детская молитва XVIII в., существует во множестве народных версий.
