рейсовый автобус, толстобокий, весь в пыли. «Все ждала и верила, сердцу вопреки», – подпевая Кристалинской, выскочила во двор. Осколки солнца сверкают на стрелках молодого лука, стройными рядами выстроившегося на грядке, листьях яблонь, смородины, редиса. И весь мир, казалось, сверкает, обещая бесконечное и безоговорочное счастье на все времена…
Я поливала лук, когда услышала голос нанайки:
– Балакаем (деточка – с тат.), сходи за керосином. Сегодня печку топить не будем, дрова закончились.
Я надела стоптанные сандалеты, но осталась в линялом ситцевом платье. Взяла матово-серый весь в царапинах помятый алюминиевый бидон и, выйдя из калитки, свернула направо.
Я шла по улице вдоль деревянных крашеных заборов, по тополиной аллее, мимо двухэтажных домов. Слева остались почта, квартал пятиэтажных домов. Там на асфальтовой площадке благоухает сиренью скверик. Вдоль стены углового дома вьется очередь за хлебом и молоком. Вчера мы с сестренкой покупали здесь брикеты какао, который надо варить, но мы сгрызали его и так. А еще любили зефир прямоугольной формы. А в огороде высились две раскидистые яблони. На одной росли золотые китайские яблочки, прозрачные от разлитой под кожицей спелостью. Вторая приносила твердые темно-бордовые плоды. Мы с размаху швыряли их об дверь. Потом эти яблоки с помятыми сладко-медовыми боками легко откусывались и съедались без остатка. В теплое время года мы чаевничали в огороде. Как-то сестренке прямо в чай упало яблочко, обрызгав ее. Хорошо, что он был остывший…
Мы опять жили на ул. Суворова. Я думаю, бабушка собрала детей с семьями по той причине, что дома шли под снос. Перемены с каждым годом становились ощутимыми: на частные дома и огороды все ближе наступали новые пятиэтажные здания (но дом снесли через 10 лет).
Бревенчатую избу расширили, пристроив к южной стороне большую комнату, в которой поселились Валеевы Бикя-апа (мы называли ее Бикушкой) с детьми Альфией и Гузель с яркими зелеными глазами, переехавшие сюда из Архиерейки. Сюда переселились моя мама с тремя детьми и мужем. Здесь жили Венера и Фикус с сыном, молодые родственники из Караидельского района потомки Юмагужи Хамит и Альфира Хисамовы.
Всего в доме собралось 14-16 человек, в том числе семеро детей. Было шумно, беспокойно. На язык почти все были не воздержаны, и это никого не коробило: выдерживать проделки такой оравы было тягомотно. Нанай часто срывалась и смачно, от всей души лепила ругательства по-татарски. Честно сказать, материлась по-черному. Кстати о родном языке… Видимо, до поры я лепетала только на татарском языке. Но воспитательница детского сада сказала Нанайке:
– Хотите испортить ребенку жизнь, продолжайте говорить на татарском.
И бабушку с мамой просто заклинило. До конца дней своих они общались между собой на родном языке. Но как только дети оказывались рядом или вступали в разговор, они автоматически переходили на русский…
Я любила, когда в доме все сидели за большим круглым столом, пили чай из угольного самовара и
