подушечку. Она выглядела очень мило, когда съежилась на сиденье в позе младенца (только ноги остались на полу), но Ровенна все равно смотрела на нее как на главного врага своей жизни.
Она читала книгу, настолько интересную, что то и дело взгляд ее перемещался к окну, и, не находя там ничего занимательнее, возвращалась к потускневшим страницам. Лиссарина разглядела там слова «экономический подъем», и это напрочь отбило у нее всякое желание заглядывать туда снова. Она-то в свою очередь пыталась что-нибудь нарисовать, но неожиданно поняла, что не может сосредоточиться, а уголек бесцельно бродит по бумаге, оставляя хаотичные линии.
На постоялом дворе, наконец, графиня впервые заговорила с дочерью, когда спросила, что она хочет на ужин. Это немного сняло напряжение, завязалась небольшая унылая беседа о плохо приготовленной телятине и горьковатом вине, которое испробовала Кассимина. Между Лиссариной и Ровенной по-прежнему зияла пропасть, образованная вчерашней ссорой. Несмотря на все, Лиссарина с блеском выполнила свои обязанности воспитанницы и по совместительству гувернантки леди: подготовила Ровенну ко сну, оказав помощь в принятии ванны и расчесывании волос, но даже во время этого они молчали, причем Ровенна то и дело рассерженно поджимала губы, а Лиссарина отводила глаза.
На рассвете, позавтракав вкуснейшей горячей яичницей и отвратительным кофе, они отправились в путь и к обеду должны были оказаться на месте. Чем ближе они приближались к Эденвалю, тем интереснее становились места: проехали мимо деревень, рядом с которыми паслись стада коров. Видели большую разноцветную повозку циркачей, около которой скоморох с колокольчиками на шапке сделал сальто, увидев в окошке кареты хорошенькое личико Ровенны. А когда они въехали в город, Кассимине приходилось дергать девиц за подолы, чтобы они прекратили высовываться из окон и глазеть по сторонам, как невоспитанные дикарки.
Ничего общего с Геттенбергом Лиссарина найти не могла. Эденваль был прекрасен во всех отношениях. В три раза больше Геттенберга, он словно весь состоял из дворцов и богатых домов даже у самых ворот, хотя здесь, по мнению Рин, должны были быть дома для нищих. Она не знала, что дорога, по которой они ехали, проходила по главной, Королевской улице, и заканчивалась она Алмазным дворцом, где еще десять лет назад жила королевская семья Дейдарит, а теперь заседала Элитария.
Люди здесь словно бы куда-то спешили. Хорошо одетые, опрятные, кто-то проезжал в открытых повозках мимо них, не удостаивая даже мимолетным взглядом, кто-то шел по каменным тротуарам. Дамы держали под руку своих кавалеров, некоторых сопровождали гувернантки, чтобы мужчины не позволяли себе лишнего. Знатные джентльмены носили шляпы-цилиндры и опирались на трости, барышни блистали роскошными платьями, броскими украшениями, шелковыми перчатками, сверкающими заколками в волосах. Чепцы, бывшие в моде около пяти лет назад и которые в Геттенберге еще продолжали носить, здесь исчезли вовсе, уступив место высоким прическам с воздушными локонами. Лиссарина
