никак его не дополнишь?
– Я, что же, создан, только чтобы заполнять собою мир?
Фауст услышал, как собеседник победно хлопнул в ладоши.
– Слепой прозрел!
– То есть ты мне тут с прелюдией про цивилизацию зла на самом деле втирал про сингулярность?
– Вообще, я решил, что для тебя это очевидно. Но ты, видимо, слишком отчаялся, чтобы мыслить критически.
– Я умираю! – крикнул Фауст. – Хочешь, поговорим о моем отчаянии?!
– Я здесь как раз за этим, друг, – спокойно отозвался Мефистофель.
– В таком случае, из всех духов мое сознание могло выбрать и прислать кого-нибудь получше!
– А Вселенная тебе не Санта-Клаус, чтобы потакать капризам.
– Тогда зачем ты мне нужен?
– Слушай, я тебя об этом уже раза четыре спросил, – потом он выдержал уместную паузу, словно бы отмеренную на старинных весах, и задал важный вопрос. – Мне уйти?
В Фаусте боролись страх одиночества и гордость, смирение с неизбежным и желание ухватиться за любую возможность. Как всегда, победил Маг.
– Останься.
Одно слово стоило Фаусту огромных усилий. Для начала, он вынужденно смирился с фактом, что Мефистофель существует, так или иначе. Затем Фауст признал свою беспомощность. Хуже всего было, что последняя множилась на его абсолютное бессилие, а это было уже унизительно.
– Останься. Если тебе нужно приглашение, то вот оно, – прискорбно констатировал Фауст.
– Меня бы оскорбили твои интонации, но я не буду размениваться по пустякам, – с долей недовольства отозвался Мефистофель. – Что ты хочешь?
– Для начала увидеть твою презентацию, – деловито сообщи Фауст. – Давай, расскажи мне о нескольких твоих самых выдающихся клиентах, которые ни разу не пожалели, что связались с тобой.
– О, это мое любимое! Слишком просто и сложно одновременно. Даже не знаю, кого выбрать, – довольно воскликнул Мефистофель. – Обойдемся без всякого устаревшего материала. Выбирай период.
– Первая мировая, – начал Фауст. – Вторая мировая. Семидесятые. И ближайшие пять лет. Немцы. Меня интересуют соотечественники.
– У тебя хороший вкус – я тоже ценю классику с щепоткой модных трендов. Что ж… Первая мировая война – это воистину рассвет побитых, измученных душ, согласных на все. Никогда больше я не встречал столько разочарованных и отчаявшихся людей. И еще женщин, желающих занять мужские места. Они всегда были алчны, но тогда эта прожорливость достигла пика. Социалистические революции и поля сражений, устланные красными цветами. И на фоне всего этого черные фигуры солдат на горизонте. Начало XX века – братская могила для душ всего «потерянного поколения»: будущих писателей, художников, философов, правителей и полководцев. Цвет каждой нации увял на полях Фландрии и при Сомме. Половина европейцев похоронила себя заживо, телом ли, духом. Последние были хуже всего.
Мефистофель умолк, словно лектор перед студентами,
