битву. Я публиковала результаты, не выбирая быстрых и легких маршрутов: я проделала тщательную работу и прошла по длинному пути, пытаясь отбирать лучшие данные. Я получала отрицательные отзывы: меня критиковали за использованные мною научные методы и за то, что мои результаты якобы подвергались недостаточной статистической обработке и потому лишь создавали иллюзию каких-то явлений. (На самом деле, когда мы проверяли свои данные, выяснялось, что высказанные критиками претензии не имели к этим данным ни малейшего касательства. Я до сих пор жду электронных писем с извинением: Упс, ошибочка вышла!). Мне не давали слова на конференциях и присылали умопомрачительные мэйлы. Я не хочу сказать, что публиковала все свои выводы: я проявляю здоровый скептицизм по отношению к результатам, полученным в нашей и в других лабораториях. Я хочу сказать, что некоторые конфликтные ситуации были искусственно раздуты – вполне в духе шекспировских драм (как если бы поэт избрал местом действия одной из своих пьес большой американский университет).
С конфликтными ситуациями я начала сталкиваться на самой заре своей научной карьеры. На старших курсах я уже знала, что хочу быть психологом, но меня также интересовало то, что я считала “ядром” проблемы – биологические основы человеческого поведения; однако в то время это выходило за рамки общепринятого направления исследований. Изучая философию, я пережила некий опыт, который предвосхитил мой путь в науке.
Профессор излагал нам разницу между дуализмом (разделением концепций “разум” и “тело”, когда машиной разума управляет некий злой гном) и материализмом (разум определяет поведение, и точка!). И попросил поднять руки. Кто из вас дуалист? Руки подняли все, кроме меня. А кто материалист? Я с энтузиазмом вскинула руку и поглядела на своих однокурсников, которые показались мне тогда полными идиотами. Именно в тот момент передо мной встала задача отыскивать и разоблачать глупость.
В первые годы учебы я встретилась со знаменитым эволюционным биологом Стивеном Джеем Гулдом, который известен, в частности, тем, что провел разграничение между эволюционным объяснением существования огромного множества форм жизни и объяснением поведения человека. Я тогда только начала изучать эволюционную психологию (я расскажу об этом в главе 2) и сочла его логику чрезвычайно интересной. Да, для объяснения физической формы нашего тела и его органов есть эволюционные доводы, но в той области науки, которую постигала я, тоже возможно эволюционное объяснение – эволюционное объяснение появления наших ментальных “органов” (и, следовательно, нашего поведения)!
Я пробралась на встречу Гулда со студентами-биологами и подняла руку. Я спросила, в чем, по его мнению, заключаются сложности эволюционной психологии. Очевидно, он совсем не ожидал такого вопроса и, что не было для него характерно, попытался уйти от ответа, сказав что-то об идеях, которые трудно проверить. Хотя я жутко нервничала, поскольку
