члена, все время избегая встречаться с Лео взглядом.
Все в Лео напоминало о муже, делая его присутствие почти осязаемым, и Цзяцзя поневоле принялась их сравнивать. Кожа Лео была плотнее, кости острее, руки крупнее. Очертания тела в темноте казались странными и чужими. Он снял с нее брюки, прежде чем расстегнуть блузку – Чэнь Хан сделал бы наоборот. И ощущение, возникшее, когда он входил в нее, отличалось от того, которое она знала. То, как он двигался на ней, то, как напрягались его мускулы, было тоже совершенно другим.
И тем не менее она с силой притянула к себе его – незнакомца, коснувшегося части ее тела, полностью отделенной от окружающего мира.
Когда Цзяцзя проснулась, Лео уже не было в комнате. Сначала она подумала, что он ушел, но потом услышала его шаги на кухне. Ей хотелось побыть одной. Она быстро умылась и оделась, а когда вошла в кухню, то увидела, что Лео купил яйца и уже варит их.
– У меня есть яйца, – сказала Цзяцзя. – Они в холодильнике.
– Я купил и другую еду.
Она посмотрела на часы. Больше одиннадцати.
– В какое время ты должен быть в баре, чтобы подготовиться к открытию? – спросила она.
– Не раньше четырех-пяти. У тебя хорошая картина.
Он указал на стену за диваном.
– О, – смущенно произнесла она. – Спасибо.
Она не знала, почему решила не говорить, что она художница и сама написала эту картину. Во всяком случае, это не была та вещь, которой она особенно гордилась. Никто раньше не хвалил эту картину – она повесила ее всего два дня назад, чтобы заменить ту, которую Чэнь Хан купил в художественной галерее на Рю-дю-Бак в Париже.
На ее полотне была изображена гнедая лошадь на берегу моря, смотрящая на что-то, находящееся за рамой. Берег был илистым, каменистым, и на него набегали чересчур большие волны. Она никогда не умела писать волны правдоподобно, хотя морские пейзажи любила больше других. Студенткой она накопила на подработках деньги и поехала в Лондон, где провела немало часов в Национальной галерее, изучая картины, на которых изображались волны, и пытаясь их копировать, и все-таки так и не освоила необходимые приемы. По крайней мере, так, как ей хотелось. В движении океана и полупрозрачности воды присутствовало нечто, чего она не могла уловить. Какое-то равновесие между таинственностью и простотой. После окончания художественной школы она даже провела неделю в даосском храме, чтобы побольше узнать о нраве воды.
Поэтому она была удивлена, что кто-то счел ее картину хорошей.
– Кто выбрал картину? – спросил Лео.
– Я, – ответила она.
– Вообще-то, я не очень люблю океан, – проговорил он и передал ей пластиковую миску с теплым соевым молоком, пакетик жареных палочек из теста и тарелку с жареными корнями лотоса. – На самом деле особой причины для этого нет, просто в детстве он мне не нравился.
– Мой муж тоже
