ючая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)
Глава первая
1880 год
– Мисс Азалия, сэндвичи для генерала готовы. Берроуз их отнесет его светлости. Сейчас посмотрю, нет ли его поблизости.
– Не беспокойтесь, миссис Берроуз, – ответила Азалия. – Я отнесу сама. Присядьте и отдохните.
– Ох, мисс Азалия, я так устала, что ног под собой не чую, а спина просто разламывается.
– Так присядьте же, – ласково уговаривала старушку Азалия. – Вы слишком переутомились.
Она видела, что пожилая домоправительница страшно устает, но говорить об этом тете, леди Осмунд, было бесполезно.
Азалии казалось просто бесчеловечным взваливать на столь престарелую чету, как Берроузы, все приготовления к званому обеду, который устраивали перед отъездом из Англии ее дядя, генерал Фредерик Осмунд, и его жена.
Берроузы верой и правдой служили отцу генерала до самой его кончины и сейчас находились в весьма преклонных летах. Долгие годы они вели хозяйство в Батлесдон-Хаусе, лондонском дворце Осмундов, и едва ли предполагали, что на старости лет им вновь придется много трудиться.
Однако за два месяца до отъезда в Гонконг генерал перебрался с женой, дочками-близнецами и осиротевшей племянницей в Лондон.
И тогда дворецкому Берроузу пришлось принять на себя командование нанятыми за самую низкую плату, плохо обученными лакеями, а миссис Берроуз, стоявшей на пороге восьмидесятилетия, вновь заниматься кухней.
Прожив много лет в Индии, леди Осмунд привыкла иметь дело со слугами, выполнявшими малейшие ее прихоти за мизерную плату и скудную пищу, и после возвращения в Англию не делала ни малейших усилий, чтобы приспособиться к здешним условиям.
Пока генерал жил в Олдершоте, небольшом городке под Кимберли в сорока милях от Лондона, где находилось несколько крупных военных лагерей, все обстояло проще. Прислугу в дом брали из солдат, а их жены, жившие в семейных казармах, с радостью принимались за любую работу, стараясь заработать хоть немного денег.
Впрочем, когда дело доходило до платы, леди Осмунд проявляла неимоверную скупость. Из-за этого в Лондоне удавалось нанимать только самых молодых и неопытных девушек, и миссис Берроуз постоянно сетовала, что они больше путаются под ногами, чем помогают.
Еще составляя списки гостей и рассылая приглашения, Азалия подумала, что ее в день бала непременно отправят на кухню на подмогу старой домоправительнице. Тем более что она имела неосторожность посетовать при леди Осмунд на только что нанятую нерадивую судомойку и нерасторопную горничную.
– Еще две поденщицы придут помогать с уборкой, – равнодушно ответила леди Осмунд.
– Но ведь придется готовить много блюд к торжественному обеду, да еще для ужина, который подадут во время бала, – напомнила Азалия.
Воцарилась пауза. Затем, с холодным огоньком во взгляде, слишком хорошо знакомым Азалии, леди Осмунд произнесла:
– Ты так беспокоишься за миссис Берроуз, Азалия. Не сомневаюсь, что тебе захочется ей помочь.
Помолчав, Азалия тихо спросила:
– Тетя Эмилия, вы не хотите, чтобы я… присутствовала… на балу?
– На мой взгляд, тебе совершенно необязательно там появляться, – ответила леди Осмунд. – Надеюсь, дядя дал тебе ясно понять, каково твое положение в этом доме… И когда мы приедем в Гонконг, оно не изменится, можешь не надеяться.
Азалия ничего не ответила, но ей стало больно от такой откровенной неприязни. Уже два года она испытывала ее на себе, и все-таки это до сих пор ранило душу.
Тем не менее она сдержалась и подавила протест, готовый сорваться с ее уст. Причина была простой: девушка опасалась, а верней, ужасно боялась, что тогда ее оставят в Англии.
А ей страстно хотелось вернуться на Восток, услышать певучую речь его жителей, ощутить тонкие ароматы пряностей и цветов, запах древесного дыма, прикосновение ласковых лучей солнца, а больше всего ей надоела лондонская промозглая погода.
Правда, в Гонконге все будет не так, как в Индии, но это тоже Восток. В сознании Азалии все земли, лежащие к востоку от Суэцкого канала, были озарены золотистым сиянием и казались солнечным раем.
С тех пор как ее, онемевшую от невыразимого горя после кончины отца и всех обрушившихся вслед за этим невзгод, увезли из Индии, прошло два года. Но девушке они казались целой вечностью. Ведь прежде жизнь ее была радостной и интересной.
