он, пока я осматривала комнату.
– Ну… выглядит он, что называется, внушительно.
– Но нет уюта.
– В общем, да, – растерянно призналась я.
– Ничего удивительного. Жизнь постепенно уходит из этого места, – тихо произнес он. И вдруг показался мне ужасно грустным. – Еще несколько лет назад этот дом был живым, гостеприимным и уютным. Здесь жила счастливая семья. Сейчас я, видимо, единственный, кто видит этот дом таким, каким он был прежде, кто слышит раскаты смеха и гул голосов, наполнявшие его.
Он замолчал, словно вслушиваясь в эти умолкнувшие звуки.
– А чем мне нужно будет заниматься? – спросила я, пытаясь вернуть его к теме, которая волновала меня больше всего.
– О, простите меня, вы же ждете каких-то объяснений, а я гружу вас своими переживаниями. Но мои откровения находятся в непосредственной связи с причиной вашего присутствия здесь.
– Как это?
– Вы, как мне известно, превосходная медсестра. И в этом качестве я бы хотел нанять вас на работу, – сказал он, и в голосе его вновь послышались командные нотки. Так, по моему представлению, разговаривают директора крупных предприятий.
– Медсестры для вас? Вы, как мне представляется, в добром здравии.
– Речь не обо мне, а о моей дочери, – объяснил он неожиданно мягко, пожалуй, даже робко.
– Для вашей дочери? А что с ней?
Лучиани на мгновение замолк, набрал воздуха в легкие, словно собирался с силами, чтобы произнести роковые слова:
– У нее тяжелое неврологическое заболевание. Оно распространяется на всю нервную систему и в конце концов разрушает ее.
Он бережно и опасливо говорил о ее болезни, словно боясь разбудить какое-то проклятие, ухудшить дело неосторожным словом.
– На какой она стадии?
– На последней. Ей осталось несколько месяцев. Три, шесть… может, чуть больше. Я попросил, чтобы ее оставили дома, и установил в ее комнате все необходимое оборудование.
Он горестно обхватил руками голову, а потом проговорил внезапно дрогнувшим голосом:
– Она мой единственный ребенок, и каждый день я вижу, как она уходит все дальше…
– Кроме двигательных функций, что еще поражено?
– Она полностью парализована, не может разговаривать. Общается только с помощью специального устройства, которое работает от нажатия руки. Но редко. Говорит, что это ее утомляет. Но я думаю, что она просто больше не хочет…
– Почему?
– Чтобы я привыкал жить без нее, очевидно. Иногда она вечером пишет мне несколько слов. Каждый раз пытается меня подбодрить. Пишет, что не боится, что я не должен расстраиваться. Она еще думает о том, чтоб меня успокоить! – с грустной улыбкой ответил он.
Он встал, прошелся по комнате, поникнув головой, словно придавленный тяжестью горя.
– Какая злая ирония! Я всю жизнь работал, чтобы моя семья была избавлена от
