шеями. Урок был сорван, пришёл директор, два часа нас держали после уроков, не отпускали домой, пытались выявить зачинщика, но это была обречённая затея: мы никогда друг друга не выдавали, стояли насмерть, как панфиловцы.
Однажды, войдя в класс, Никон услышал, как один из учеников, Коля Высоцкий, сын потомственных русских интеллигентов, начитанный, эрудированный, но очень хулиганистый, громко сказал своему соседу по парте:
– Ты – поц!
Никон взвился от ярости.
– Высоцкиий, в-в-встаньте! Это в-вы с-с-сказали поц?
– Нет.
– Но я же с-слышал!
– Вам показалось: я сказал пуц.
– Ч-ч-что т-такое пуц?
– Это имя моей собаки.
– Т-т-таких имён н-н-не бывает.
– Бывает. Моя собака – как хочу, так и называю.
– Да, да! – заорала сорокаглоточная группа поддержки. – Мы знаем его собаку, это Пуц, Пуцик, Пуценька!..
– М-м-молчать!.. – Никон уже был на пределе. Его лицо стало красным, как задница павиана. – Вон из к-к-класса!
– За что? За Пуца?.. Не имеете права! – кричали мы.
– Это произвол! Я не стану из-за вас менять имя своей любимой собаки! – Коля искренне вошёл в роль. – Он был Пуц и будет Пуцем!
Дискуссия затянулась, ещё один урок был сорван. Но самый смешной конфликт с Никоном произошёл, когда в класс пришёл Алик Гимпель. Он вернулся из Германии, где служил его отец, и привёз массу штучек для розыгрышей, всякие «обливалки» и «пукалки», которые издавали неприличный звук, когда на них садились. И ещё он привёз бутафорский кошачий кал, поразительно похожий на подлинный, как бы ещё влажный, только-только произведенный. Это вызвало массовый восторг, и немедленно возникла идея розыгрыша. Перед уроком Никона кал положили в угол и, как только он вошёл, все зажали пальцами носы, стали кричать «Ф-у-у-у!» и с отвращением указывать в угол. Никон обернулся, увидел, брезгливо сморщил лицо.
– К-кая г-г-гадость… К-к-кто это с-с-делал?
– Кошка приходила, кошка! – кричали мы хором. – Фу-у-у!.. Фу-у-у!..
– К-к-кто д-дежурный?
– Я, – поднялся Коля Высоцкий.
– Уб-б-брать! Н-н-немедленно!
Коля подошёл, нагнулся, скорчил гримасу отвращения:
– Не буду! Я за своим любимым Пуцем не убираю, а тут…
И решительно сел на место. Никон свирепел всё больше и больше.
– Староста! Есть староста? Немедленно уберите эту гадость!
Наш бессменный староста Витя Пахомов, большой, высокий увалень, проделал.
Колин маршрут, тоже нагнулся и тоже с отвращением отказался.
– Не могу, противно.
– А я г-г-говорю уб-б-брать!
– А я говорю: противно.
– Ф-у-у! Ф-у-у! – зажав носы, продолжали скандировать мы.
Никон выругался сквозь зубы, швырнул портфель на стол и стремительно
