я сказал:
– Буду стрелять в любого, кто подвергает опасности жизнь члена судовой команды.
10
Корпус «Сестрёнки» сотрясался сильнее и сильнее. Наконец, я услышал, жужжание стартующих движков. Только бы турбины не засорились пеплом! Тогда нам всем конец…
Дверь подсобки открылась. Мирон Матьё, обсыпанный пылью и пеплом, вышел и кинул Генриетту на пол, будто надоевшую куклу:
– Как говорят австралийцы, «оу-кей». Поворачивай своё корыто в сторону жилых земель, капитанчик.
Мирон Матьё посмотрел на своё отражение в лезвии ножа. Бросил его рядом с Генриеттой и вышел в коридор. Выкрикнул на прощание:
– Мой творческий путь закончился. Больше вы не услышите от меня ни ноты.
Его слова потонули в горестном вопле фанатов. Прохор Фекан поднял Генриетту на руки и вынес из рубки. Я позавидовал, что не такой сильный, и не смог бы эффектно поднять девушку и унести.
Димон снял рули с автопилота и перевёл все ручки в крайнее положение. Сестрёнка дёрнулась. По инерции все повалились на пол. Я успел ухватиться за дверцу подсобки.
Пройдя сотню метров, Сестрёнка снова застыла, привязанная к Неудоби то ли воздушным потоком, то ли гравитационной аномалией. Я включил общую связь:
– Лев Николаевич, дорогой мой, умоляю, дайте всю мощность!
– То оне глушат движки, то оне всю мощность хотят, – просопел он в ответ.
Несколько минут я и Димон напряжённо следили за механическим одометром. Обороты турбин то падали до нуля, то взлетали до нескольких тысяч. Наконец, вышли на стабильные пять тысяч. Военные чудо-движки, за которые папаша уплатил цену второго аэронефа, показали на что способны. Оторвавшись от Неудоби, мы понеслись через Санитарный Домен.
Я подобрал ружьё и пошёл в трюмовую гондолу. Все наши «скотские» пассажиры были там. В центре толпы стоял по пояс голый Мирон Матьё. Расплёскивая алкоситро из банки, он топтался по обломкам своей гитары и восторженно кричал:
– Свобода! Свобода от концертов. От обязанности выдавливать из себя очередные пластинки! К дьяволу вашу музыку, к дьяволу шлягер «Скрип», который меня заставляют играть на каждом концерте. К дьяволу вас, поклонников. Вы идиоты, если считаете эту дерьмовую песню хорошей. Ха-ха, с каким наслаждением я посылаю всех вас в жопу!
Мда, теперь «Сестрёнка Месть» войдёт в историю музыки, как место, где умер шансон.
Я притворил люк в трюмовую гондолу. и вздрогнул, увидев что он изнутри изрешечен пулями.
– Тьфу-ты, – раздалось за спиной. – Это охранники Мирона палили. Я их запер в трюме, шоб не мешали тебе, капитан, наводить порядок на судне.
– Спасибо, Лев Николаевич.
Дед направился в моторный отсек, а я в рубку. По дороге заглянул в каюту Генриетты. Прохор Фекан стоял на коленях перед её койкой и держал тазик. Генриетта блевала. Увидев меня, она попыталась встать.
– Лежите, – сурово сказал я. – Выздоравливайте.
