как знаешь. Ждать тебя не буду.
– Добро, – сказала она и протянула руку в перчатке. Ее пожатие оказалось невероятно крепким. – Алина.
– Крыс. – Половина городских упырей называют себя Крысами.
– Это не твое, – и она произнесла слово на речи мертвых, примерно означавшее «истинное, упырье имя».
– Не мое, но это уже не церковное дело.
– Согласна.
Алина сгребла свои вещи, запихнула одеяло и остатки еды в котомку. Среди ее имущества Крыс заметил вызолоченный, узорчатый футляр для свитков, приютившийся возле увесистого пистолета. Он облизнул шершавым языком сломанные зубы, прикидывая, сколько бы за это заплатило Братство. Алина потянулась, потерла шею и запястье. Пошевелила им, разминая, и вроде осталась довольна, что ничего не болит.
– Мне навешало украшение стола – ну кабздец я стала и старуха!
Крыс тронулся в глубину туннеля.
– Погодь. – Она извлекла пистолет. – Кругом полно этих чудил со свечками.
Крыс неодобрительно заухал и сказал:
– Они, как и все, приходят сюда, но не уходят. Пугач тебе не понадобится, но держи его в руке, если придает храбрости. Только в спину мне не шмальни. – Дверь открылась с перемалывающим скрежетом. Алина положила пистолет обратно в котомку и подняла фонарь.
– Не пойдет, – сказал Крыс. – Уверяю, тут есть вещи, которые ты не захочешь видеть. А есть такие, которых видеть и не должна. Если пойдешь с фонарем, оставишь свои глаза внизу. – Он отмерил и подпустил в голос скорбные нотки угрозы и черного юмора: подобные байки травили не раз. Старейшины трепетно относятся к скрытности.
– Я хожу вниз не впервой. А если кто захочет взять мои глаза, я им затолкаю в жопу ихние, если они у них есть. – Тем не менее фонарь она убрала.
Они спускались во тьму. Он вел обходным маршрутом, потому как внизу нет прямых путей, есть только выбор, каким лабиринтом кружить. Она спотыкалась о неровный пол и раскиданные кости. Все время старалась держаться рукой за стену, поэтому он завел ее под один из городских очистных отстойников, где стены источали черную дрянь. После этого рук она не тянула, и нитью, связывающей ее с поверхностью, остались только редкие команды Крыса. У ее ног проползали выбракованные алхимиками отходы – полуживые комки гноя с отростками слепых глаз и мохнатых усиков. Они шли как по заброшенным районам города, так и по до сих пор населенным. Одна дверь перед ними открывалась в трактирный подвал, и он шепнул «ни звука», когда они крались под обеденным залом, полным портовых грузчиков. Когда надо, она могла двигаться на удивление тихо, но в прочем – шумела в туннелях, как подземный хряк. С каждым новым препятствием он мог определить по ругательству – наткнулась ли она на него или обтерлась боком.
Вниз, сквозь недра, по туннелям поездов и отводам канализации, опоясавшим Гвердон, как ствол годичные кольца.
Вниз, по старым упырьим норам – верхним, покинутым. По мере того как город
