тому, как тает тонкий лед, стоит поднести раскаленное железо. Кари почудился странный отголосок того, что нашло на нее под звон церковного колокола. Повозки накрыты, но она догадывалась, что в них – обугленные обломки и горелые доски Палаты Закона. Точечные ранки на лице начало жечь, а из желудка поперла болезненная дурнота.
Эладора оторопело уставилась на нее.
– Чего?
– Ты плачешь, – ответила Эладора. Кари дотронулась до щеки. Щека оказалась мокрой, по ожогам и шрамам текли соленые слезы. Она годами не плакала, тем более так. Это похоронное шествие, подумалось ей, и пришлось против воли посмотреть на телеги, чтобы напомнить себе: на них везут мусор, а не тело того, кто ей дорог.
Как будто у нее были те, кто ей дорог.
Повозки проталкивались через толпу, размеренно проезжали Дол Блестки в направлении квартала Алхимиков. Его дымовые трубы и охладительные башни поднимались над мысом сваленного в залив камня. Тучи желтого дыма нависали над башнями и отражались в илистых водах бухты. Новые городские храмы промышленности, соборы более грандиозные и величавые, чем те хлипкие часовенки наверху Священного холма, затмевают богов Хранителей. Вспыхивает флогистон. Шипит кислота.
Страх охватывает Кари, невиданный доселе ужас, неестественный, пришлый страх. По привычке воришки она закусывает губу, чтобы не заорать. Кровь бежит по подбородку, а она вытаращилась на растопыренные пальцы труб, и на мгновение кожу опалил немыслимый жар, окатил язык пламени, до того горячего, что она неминуемо должна расплавиться. Солнце покачнулось и ушло, и она опять начала падать.
И тогда Мирен поймал ее за руку и втащил обратно в переулок, а мимо шли сальники, и их грубо сляпанные лица изучали окрестности, нет ли здесь известных им нарушителей закона. Противиться напору сына профессора оказалось бессмысленно, и он повел Кари задворками и скрытными ходами Дола Блестки назад, к пыльному отцовскому кабинету над четырехугольником зеленой травы во дворе.
Эладора кипела от избытка сведений.
– Первый приступ произошел у нее в полдень, профессор. Она закатила глаза и упала на ступенях возле пекарни Фентона. В этот раз опять активировалась речь, но даже я не понимала ни слова. Возможно, это был прототейенианский язык, поэтому с помощью записанных звуков вы могли бы…
Онгент снисходительно улыбнулся.
– Эладора, будь так добра, принеси мне библиотечный том «Духовной и светской архитектуры в Пепельную эпоху» Талиса.
– Но я сделала заметки. – Эладора бряцала пачкой листов, взяткой, какой покупается доступ в профессорский кабинет.
Онгент деликатно, но твердо забрал у нее бумаги и показал на дверь.
– Спешить некуда. До вечера еще долго.
Эладора кинула умоляющий взгляд на Мирена – тот занял место возле двери и ножом чистил ногти. И головой не повел, когда отец закрыл за Эладорой дверь.
Онгент
