неудобно, а по краям опасно», – примерно так острил. Однако на фронтовых фото Семен Жалусский увековечен на лошади. Скакал по разбомбленным деревням и бургам в Саксонии, где машины по щебню и обломкам не могли пройти, а перемещаться требовалось много. И скакал, и принимал решения, минировал, разминировал. Даже кого-то арестовывал там на ходу. Будучи, заметим, моложе меня сегодняшнего на пятнадцать лет. А что я, Виктор? Что способен разминировать? На чем поскачу? «Коротки ноги у миноги на небо лезть», Ираида фыркнула бы…
Я еще себе подростком вижусь, особенно перед Бэром. Гадаю, как Бэра улестить, чтоб он мне мое прошлое купил.
Ты – дедов отпечаток в сейчасных обстоятельствах. Так пошевеливайся. У тебя сплошные с детства бзики, стилизации и реконструкции. Вот и уносись волшебным духом в запредельносущие времена.
…Явно вижу в деталях то утро. Седьмое мая. Дрезден. Главные обломки уже убраны. Тротуары расчищены и даже подметены. Воронки от бомб засыпаны кирпичным щебнем и сверх того утрамбованы. На стенах мелом – имена, списки имен и фамилий с пометкой «выжил». Прохожие нормально показывают дорогу, отвечают без нервозности, охотно и обстоятельно, а в воздухе над развалинами еще висит безжизненно-холодный запах горелого железа и кирпича. Железо, где оно попадается, производит фантасмагорическое впечатление. Где увидишь столько скрюченного, потерявшего какой бы то ни было вид металла! Не кровельное железо – от него и следа не осталось, – а несокрушимые двутавровые балки и швеллеры.
Батальон деда разместился на ночлег вповалку на Пятой бойне. Офицерскому составу дано позволение подыскать для ночного отдыха частные квартиры в шаговой близости. Осторожно, конечно. Похоже, вервольфы еще не разоружились. В подвалах могут прятаться фаустники. Однако прочесали-переискали, никого нет. В конце концов желание выспаться, как всегда на войне, берет верх над чувством опасности.
Сима быстро набрел на подходящее жилье. На соседней улице сохранились наполовину уцелевшие дома. В одном выгорела половина. Вторая половина квартир была нетронута. Пожилая фрау согласилась их пустить за консервы. Первым делом бросались в глаза в почернелой прихожей наново настланные (кто ей их наладил? говорит, племянник нашел бесхозный тес), хорошо отфугованные, еще не зашарканные полы. Пришлось срочно ремонтировать, сказала хозяйка, а то не войти было, полы прогорели.
Как в театре, подмостки белые. Вокруг – черные декорации. Через все детали вопит война. Заставленная грубой старинной мебелью грязноватая комната пахнет пылью и почему-то корицей. Пуховики, которыми застлана широкая деревянная кровать, не отличаются чистотой. Но предвкушение все равно райское.
Хозяйка, суетливо и шустро передвигаясь по квартире, непрерывно ворчит. Этот скрученный в три погибели божий одуванчик поносит кого попало: англичан, французов, немцев, американцев, русских, китайцев, власть, небеса, и все по одной причине: из-за паршивой войны
