силу. Будучи на деле бессодержательными, такие слова как будто обладают большой объяснительной способностью.
В слово-заклинание превратилось ключевое понятие реформы, «рынок». Одни видели в нем доброго ангела, а другие – почти всесильное исчадие ада. Люди видели в нем разные сущности, но ничего определенного не было сказано. Воевали за рынок или против него, но это был призрак. Им людей отвлекли от реальных дел.
Г. Х. Попов запустил в обиход, как нечто сущее, туманный термин «административно-командная система». Смысла в нем нет, но слово было подхвачено, оно даже получило аббревиатуру – АКС. И стали его употреблять, как будто оно что-то объясняет и есть нечто уникальное и предопределяющее жизнь нашего общества. На деле любая общественная система имеет свой административно-командный «срез». И армия, и церковь, и Большой театр – все имеет свою административно-командную ипостась, наряду с другими.
Идеологи, глубокомысленно вещавшие: АКС, АКС… – намекали, что в «цивилизованных» странах, конечно, никакой АКС быть не может, там действуют только экономические рычаги. Но ведь это попросту глупо – на Западе любой банк, любая корпорация, не говоря уж о ведомствах, действуют внутри себя как иерархически построенная «административно-командная система», причем с контролем более жестким, чем был в СССР.
Достаточно было прилепить ярлык АКС к какой-то стороне реальности, и о ней можно было говорить самые нелепые вещи. Вот, Н. П. Шмелев утверждал: «Фундаментальный принцип всей нашей административной системы – распределять! Эту систему мы должны решительно сломать» [21].
Назвать распределение, одну из множества функций любой административной системы, принципом и даже фундаментальным, – значит лишиться всякой способности к системному видению. Но даже если так, почему же эту систему надо сломать, причем решительно? Разве в обществе нет необходимости распределять? Ломать надо любую систему распределения или только «нашу»? Надо ли сломать госбюджет России и финансирование Института Европы, директором которого является Н. П. Шмелев?
В данный момент плевки в сторону «администрации» прекратились. Административная система стала бесконтрольной вплоть до самодурства – и ничего.
Глубокая деформация сознания произошла в связи с интенсивным использованием идеологами понятия экономическая свобода. Этому абстрактному и многозначному понятию придавали значение реальной сущности – и ради нее ломали устойчивые, необходимые для жизни установления и отношения.
Этот образ стал такой всемогущей сущностью, что нельзя было не только сказать что-то против него, но даже усомниться, задать вопрос. Это понятие стало наполняться не только разнородными, но прямо взаимоисключающими элементами. Идеологи избегали давать этому понятию связное определение, а люди и не спрашивали – хотя никакого молчаливого согласия относительно смысла этого слова
