какое-то время они вылетели к реке. Следуя карте Кромм повернул налево и пошёл над водой на самой малой высоте. Пройдя несколько поворотов русла, они начали встречать идущие над рекой круглобокие скуны и Кромм сбавил скорость, чтобы не врезаться в какую-нибудь их них в ночной тьме. К счастью, скоро над рекой замаячили огни. Это наш город, сказал Люка, перегибаясь с заднего сиденья.
Кромм подлетел к высокой городской стене. Туда, сказал мальчик, показывая рукой направление. Кромм кивнул и полетел вдоль стены, с тревогой глядя, как на башнях шевелятся стволы зенитных орудий. Наконец, между двух самых высоких башен он увидел большие ворота, забранные толстенной решёткой из брёвен, окованных для прочности железными полосами. Он медленно опустил аэрокаб на землю и поднял фонарь над кабиной. Ворота темнели перед ними, уходя на высоту пятиэтажного здания. Кромм с сомнением посмотрел на глухие монументальные двери за решёткой и спросил: и что мы теперь будем делать? Ничего, ответил Люка, выпрыгнул из кабины и открыл багажный отсек. Люэне, просыпайся, мы дома, услышал Кромм его шёпот.
Он обернулся и увидел, как девочка вылезает навстречу брату, протирая запястьями глаза. Она изо всех сил обняла Люку, потом они взялись за руки и подошли к воротам. Кромм достал из котомки флягу с водой и сделал несколько жадных глотков. Дети какое-то время постояли и вдруг синхронно запели: домой, домой, мы прибыли домой, к благословенным стенам родной Сеэры, где ждут нас мама и отец. Где тепло очага не гаснет даже самой суровой зимой, где сами стены дышат любовью, мы прибыли домой.
Кромм обалдел. Чистые и сильные голоса детей звучали так мощно, что он никогда бы не предположил, что они могли принадлежать подросткам. Прихотливая протяжная мелодия поднималась в начинающие сереть предрассветные небеса, разливалась по окрестным лугам и проникала прямо в сердце. На глаза Кромма сами собой навернулись слёзы. Он подумал, что никогда не слышал таких чистых, поистине ангельских голосов. Даже накрапывавший дождь перестал капать с неба. Родная Сеэра, пели дети: прими же нас с любовью, нет города красивей на земле. Вся ойкумена склонит пред тобой колени, когда в рассветном алом свете, твои святые стены засветятся как угольки в костре.
В этот момент первый луч света пробежал по зубчатой вершине стены, словно отвечая поющим детям. Кромм стоял и плакал, как дурак. Его колени подкосились, он сел прямо на землю, даже не пытаясь вытереть слёзы. Песня закончилась, а он всё сидел, чувствуя, как от мелодии сжимается сердце. Люэне обернулась к нему, присела на корточки, достала узорчатый платочек и вытерла ему щёки со словами: не плачь, всё прошло, мы дома. Кромм попытался улыбнуться, но на него обрушились все переживания этой длинной ночи и новая порция рыданий позорно рванулась наружу из его груди. Люэне вдруг крепко обняла его и шепнула прямо в ухо: спасибо, Кромм. Спасибо тебе большое.
Кромм услышал тяжёлый лязг открывающихся
