удовольствия – ее твердые отказы. Лидия считала, что это придает ему особенное обаяние.
– Но, Лидия, – галантно говорил Хавьер, прижав руки к сердцу, – исключая других моих возлюбленных, ты и есть la reina de mi alma.
Владычица моей души.
– Что бы сказала на это твоя бедная жена?
– Моей замечательной жене хочется только одного: чтобы я был счастлив!
– Да она у тебя святая!
Он часто рассказывал о своем единственном ребенке, шестнадцатилетней девушке, которая училась в частной школе в Барселоне. Стоило Хавьеру заговорить о ней, как в нем все менялось: голос, лицо, жесты. Его любовь к дочери была так сильна, что даже в разговорах он упоминал о ней в самых деликатных выражениях. Ее имя было словно хрупкий хрустальный шар, который Хавьер боялся уронить.
– Я часто шучу про своих многочисленных возлюбленных, но на самом деле любовь у меня только одна, – с улыбкой сказал Хавьер. – Марта. Es mi cielo, mi luna y todas mis estrellas[15].
– Я ведь и сама мать, – кивнула Лидия. – Я знаю эту любовь.
Ее друг сидел напротив на табурете, который она теперь считала его табуретом.
– Эта любовь настолько огромна, что иногда меня пугает, – продолжал Хавьер. – Я не надеюсь ее заслужить, поэтому мне страшно, что однажды она исчезнет, поглотит меня без остатка. И в то же самое время, кроме нее за всю свою жизнь я не сотворил ничего хорошего.
– Ой, Хавьер… это наверняка неправда.
Ее собеседник помрачнел. Покачав головой, потер глаза под стеклышками очков.
– Просто моя жизнь сложилась совсем не так, как я хотел, – сказал он. – Знаешь ведь, как оно бывает.
Но Лидия не знала. Они уже несколько недель как дружили и все лучше узнавали друг друга, но в этом вопросе не могли найти общий язык. Лидия не думала, что у нее будет только один ребенок, но в остальном ее жизнь сложилась именно так, как она хотела. Она давно оставила в прошлом надежду родить дочь, сумела смириться с этим разочарованием. Лидия была довольна выбранным путем, и даже более того. Она была счастлива. Но теперь Хавьер смотрел на нее через стекла своих очков, и в его глазах читалось отчаянное желание быть понятым. Сжав губы, она сказала:
– Расскажи мне все.
Хавьер снял очки, сложил их и, моргая, спрятал в нагрудный карман рубашки. Оставшись без привычной защиты, его глаза казались маленькими и уязвимыми.
– Я мечтал стать поэтом! – Он рассмеялся. – Нелепо, правда? В наше-то время! – Лидия накрыла ладонью его руку. – Я думал, что стану ученым. Буду вести спокойную жизнь. Меня бы вполне устроила бедность.
Лидия скривила рот и провела пальцем по циферблату элегантных часов на его запястье.
– Что-то я сомневаюсь, – сказала она.
Хавьер пожал плечами:
– Я и правда люблю хорошие ботинки.
– И стейки, – напомнила она.
– Да, но кто же не любит вкусный стейк? – со смехом ответил он.
– Ты бы разорился на
Мои небеса, моя луна и все мои звезды
