прошептали Морской и Галочка, перебивая Воскресенского.
– Ты уже в курсе? – переспросили недоуменно и тоже вместе.
Очень не хотелось осознавать, что речь идет о разных событиях, то есть неприятностей вдвое больше, но деваться было некуда.
– Давай сначала ты, – попросил Морской, не сводя глаз с жены.
– Пусть лучше дедушка сам расскажет, – смутилась Галочка. – Это его история.
– Ой, ну не очень-то и история, и не очень-то и неприятности, – быстро забормотал Воскресенский. – Не такое переживали, и это переживем.
Он вошел в круг света, источаемого тусклой лампочкой, придвинул табуретку к углу стола и умоляюще посмотрел на Морского, как бы прося избавить от необходимости что-то рассказывать. Только сейчас Галочка заметила, как дедушка постарел за последние годы. Обтянутое морщинами родное лицо из-за опущенных вниз уголков губ и растерянности в некогда живых и горящих глазах стало напоминать скорбную маску. Палец, сломанный еще в 38-м во время допроса при аресте, судя по всему, уже вообще не двигался, поэтому чашку дедушка сжимал ладонью. До появления Морского дедушка был самым близким и самым лучшим человеком в Галочкиной жизни. Он взял ее на воспитание совсем маленькой, когда родители уехали на заработки, он всегда поддерживал все ее начинания и помогал не падать духом, если что-то не получалось. Сейчас, судя по всему, пришло Галочкино время помогать и поддерживать.
– Давай я начну, – мягко шепнула она. – А ты поправишь, если скажу что-то не так, – ввести Морского в курс происходящего все же следовало. – Дедушку сегодня вызывали, – пояснять «куда» не требовалось, да и произносить страшную аббревиатуру вслух было неприятно. – Пытались обвинить в работе на немцев.
– Что не вполне обоснованно, – вмешался Воскресенский. – Я действительно служил в городской Управе на Сумской. Но при чем тут немцы? Это было наше местное правление, наша попытка хоть немного защитить горожан от смуты и паники, – он разгорячился и выглядел теперь очень убедительно. – Вы только вообразите – на момент прихода немцев в Харькове осталось 600 тысяч мирных жителей. И все разом стали безработными. Врачи и пациенты – без больниц, ученые и ассистенты – без институтов, рабочие и инженеры – без предприятий, продавцы и покупатели – без магазинов… Не ходит никакой транспорт, некуда жаловаться на преступников и вымогателей, одновременно остановили работу и почта, и телеграф… Немцам не было дела до всех этих проблем – им бы только проводить устрашающие повешения да обеспечить более или менее сносное существование лично себе. Кто-то должен был заботиться о восстановлении хоть какой-нибудь системы жизнедеятельности для харьковчан.
– И вы заботились? – без тени иронии спросил Морской.
– Меня позвали в помощь бургомистру Семененко, тогда еще даже просто помощнику бургомистра. Я был знаком с ним раньше по адвокатской службе, потом, уже в оккупации,
