не просто рассуждает о своем решении, он как бы прощается и, как бы, дает понять, что его добровольная отставка – некий осознанный шаг в сторону.
– Посудите сами, – говорит Примаков, – во всякой работе, если даже она внешне не важна, но вам ее поручили, надо найти себя в этой работе. В прошлом я возглавлял одну из палат Верховного Совета, и вроде бы законодательный тренинг прошел. В нынешнем своем положении я оказался внутри законодательного процесса. Не «над», а именно внутри.
– Вы удобный, сговорчивый человек, вы – человек компромисса?
– Я – человек разумного компромисса, но удобным и сговорчивым себя назвать не могу.
– Не будет ни для кого секретом, вы раздражали кремлевскую администрацию, так как, будучи обостренным государственником, были чужды всевластью менеджеров.
– Согласен, я их раздражаю, например, Волошина. Волошин внушает мысль о некомпетентности Примакова, о его старческом брюзжании, о моей якобы «прокоммунистичности». Это все из партитуры Березовского. Им не нравится, что я непримирим в очевидном факте – «вор должен сидеть в тюрьме». Сейчас, спустя два года, можно сказать: отстранение Примакова от власти проигрыш не его, а России. Примаков был способен предложить другой путь развития. Ельцина замучили несуществующей угрозой возврата в коммунистическое вчера. Выбор образа врага был точен. Примакова из коммунистов, долой Примакова!
В вышедшей незадолго до интервью книге Бориса Ельцина «Президентский марафон», написанной зятем первого президента Валентином Юмашевым и еще несколькими персонами его окружения, этим событиям посвящается немало слов.
Интересна реакция Примакова?
– Вы читали? Примаков, пожимая плечами:
– Сам бы, наверное, не прочел. Побудили. Заставили прочесть.
– Ну, и как?
– Я почти уверен, что Ельцин сам этой книги не читал. Вот, что прискорбно.
– Вы неисправимый идеалист, – замечаю я.
– Может быть. Все-таки он был президентом и мне лично говорил совсем другие слова. Знаете что?
– Знаю, – перебиваю Примакова. – Вам обидно за собственную порядочность.
– Может быть, – отвечает он раздумчиво. А затем лукаво улыбается. – Может быть.
Я никогда не скрывал своих симпатий к этому человеку. Так бывает, вас нельзя назвать друзьями в общепринятом смысле этого слова. Вы не дружите семьями, но однажды, встретившись, вполне возможно даже в официальной обстановке, какая-то искра вспыхивает, пробегает меж вами, и вы чувствуете, что очень хорошо понимаете друг друга. Более того, странным образом отчего-то предрасположены друг к другу. Нечто подобное случилось и в наших отношениях с Евгением Максимовичем Примаковым. Общаясь с ним, вы не чувствуете, нет, угадываете порядочность этого человека, вы погружаетесь в нее. Любой шаг, любую мысль, любой поступок Примаков пробует на оселок порядочности, как пробуют лезвие бритвы, дабы быть уверенным, что инструмент в безукоризненном
