пап… я же… знаю, как тебе нравятся полевые цветы… – он, окончательно смутившись, замолчал.
А я наконец собрался с силами и пробулькал синтезированной речью.
– Откуда?
– Я был недавно на Юралс, представляешь – они там растут! – затараторил Артем, – прямо в поле, сами по себе! Мы искали старые стартовые площадки и в ущелье наткнулись на это поле. Оно живое, пап…
Он поднял свои голографические брови, удивляясь такому простому для меня факту. Я-то давно видел подобное – планета постепенно зализывала раны, нанесенные ей глупыми людьми, пытающимися доказать друг другу свою значимость. Она оживала и плевала на то, что думали об этом ее беспокойные и бестолковые жильцы. Мечтающие, что они и есть хозяева…
–Не Юралс, сынок! Урал… – попытался я исправить его ошибку, но вовремя остановился.
Меня сбивал с толку его образ – девятнадцатилетнего болтливого мальчишки, взахлеб рассказывающего отцу о своих приключениях. Из-за этого, я постоянно сползал на нравоучения, забыв, что моему сыночку, маленькому и неразумному, уже порядком за сотню лет.
Артем усмехнулся – он понял мое затруднение. Он многое понимал, мой сын. Мы вместе топтали этот мир уже так долго, что чувствовали себя иногда единым целым. Потому-то он так боялся моего ухода. Остаться одному в этом мире страшило его больше всего и приводило в состояние паники.
Может это моя вина, что за эти годы он не стал самостоятельным? Но ему пришлось пережить столько боли, горя и потерь, что мне стало сложно выпустить сына из свитого мною уютного гнезда. Смерть его матери и моей жены, отказавшейся переместиться в Кокон, стала серьезным ударом, еще более сблизивших наши отношения.
И его настойчивые просьбы о моем Переходе имели под собой вполне реальную потребность. Он считал, что мой отказ – это решение уйти вслед за Ирэн.
Между нами говоря, так оно и было до последнего времени. А именно до тех пор, пока основанная на Тесле секретная лаборатория не начала приносить сногсшибательные известия. Которые я, до поры до времени не выносил на всеобщее обсуждение – уж больно противоречивы они были.
Пока Артем прилаживал букет на прикроватной тумбе, я следил за передвижением металлического яйца и видел перемены в его конструкции. В начале производства это был громоздкий металлический овоид метровой высоты с неровной поверхностью, покрытой различными технологическими выступами, отверстиями и камерами. Он шумно передвигался на воздушной подушке и имел одну механическую клешню – способную, при случае, только вставить штекер интерфейса в подходящий зажим. И находился Кокон чаще всего в составе какой-либо технической конструкции, позволяющей реализовывать пожелания и нужды владельца.
Теперь же передо мной красовалось почти совершенное произведение инженерного искусства – абсолютно гладкое, изящное матовое яйцо, с неяркой неоновой подсветкой. Три гибких, и очень ловких, биомеханических манипулятора, прятались внутри корпуса,
