нового воина в один из десятков ке- шиктенов3, – распорядился меж тем Угэдэй. – Я буду следить за твоими успехами, воин, как тебя звать?
– Женя, – сдуру ляпнул я и покраснел.
– Я буду следить за твоими успехами, Джучи, – повторил хан и пошёл прочь.
«Хорошо хоть Жучкой не назвал», – посмотрел я ему вслед.
– Ну, что встал, окаменел от счастья, что ли? – дёрнул меня за руку кривоногий скуластый человечек, мой теперешний начальник сотник Байрам Кривой.
Вот его внешность была стопроцентно азиатской. Своё прозвище он получил из-за сабельного шрама, который наискось пересекал его лицо. Шрам делал его похожим на постоянно ухмыляющегося клоуна.
За время пребывания в войске монголов я обратил внимание, что народ в те времена был шибко мелковат. По меркам современников, богатуром считался человек ростом мне по грудь. Поэтому, в то время как мне хотелось стать как можно меньше и незаметнее, я, наоборот, здорово выделялся из общей массы и привлекал внимание окружающих. Хотя и среди воинов попадались такие ребята, что можно было хоть сейчас в роту почётного караула. Как ни странно, они-то и были коренными монголами.
– Ты где откопал этого верблюда, Байрам? – то и дело слышались вопросы проходивших мимо воинов.
Мы шли прочь от могильника, где слышались предсмертные крики обречённых и радостно-исступлённый вой толпы. Я, человек двадцатого века, повидавший немало смертей, был в шоке от того, как деловито и по- будничному у наших далёких предков решается вопрос жизни и смерти. Толпа просто таки упивалась видом крови и предсмертных мучений себе подобных. А самым интересным было то, что ни один из обречённых не сделал ни малейшей попытки обрести свободу. Они шли на смерть с тупым равнодушием к собственной жизни. От такой картины меня чуть не стошнило, и я с облегчением покидал пропахшее кровью и страданиями место жертвоприношения.
– Саблю и щит десятник тебе подберёт, а вот броню сам добудешь, – на ходу деловито бубнил Байрам. – У чжурчжэней справа знатная, богатая. Скоро на них пойдём, там и разживёшься, если в первом же бою не прихлопнут.
Я понял, что сотник не видел моего представления с лопатой, а то бы не стал судить так категорично.
«Не обольщайся, – зло подумал я. – Тебя-то уж точно переживу».
Байрам поглядел мне в глаза и ухмыльнулся:
– Злой? Это хорошо, в бою это первое дело.
Я промолчал и крутанул в воздухе выданной саблей. Всё бы ничего, но именно этим оружием я владел слабовато. Когда-то в одной из прошлых жизней, когда я был есаулом, я мог ею сносно орудовать, но по сравнению с ребятами из тринадцатого века это действительно было слабо, хотя в моём казацком арсенале наверняка найдётся несколько приёмчиков, не известных степным воинам. Возможно, Байрам на все сто процентов прав в том, что меня похоронят после первого же боя.
«Стоп! – чуть не хлопнул я себя ладонью по лбу от осенившей
Кешиктены – личная гвардия Чингисхана.
