оживление. «Наконец-то Родина по достоинству оценила наш самоотверженный труд!» – думали мы, захлёбываясь наивными слюнями патриотического умиления, не задумываясь о том, что так бывает, когда тяжело больной человек, перед тем как окончательно переселиться в мир иной, на несколько часов оживает и чувствует себя молодым и здоровым. Ожила и наша стройка, но ненадолго, это была её предсмертная агония. Но об этом я расскажу немного попозже, а сейчас я ехал в столыпинском вагоне и от нечего делать прислушивался к разговору в соседнем купе…
Глава 1. СНОВА УЗНАЮ КТО Я?
Железнодорожный вагон, в среде российских обывателей называемый «теплушкой», а в нашей – вагзаком, отвратительно брякал и жалобно стонал всеми своими разболтанными частями каждый раз, когда колёса гремели по рельсовым стыкам. А так как колёса у вагона были железными и амортизации практически никакой, то вполне естественно, что моя многострадальная головушка нещадно моталась из стороны в сторону. Я сидел, откинувшись на дощатую стенку, и лениво прислушивался к неторопливому трёпу своих новых попутчиков. Торопиться мне было некуда. Там, где я находился на этот раз, время течёт совершенно по-особому, можно сказать, что оно даже не течёт, а еле-еле журчит, натужно перекладывая листы календаря.
– Неужто там людей хороших нет? – вопрошал испуганно-жалобный голос.
– Не встречал, – последовал ленивый ответ.
– Но ведь в народе говорят, что мир не без добрых людей, – продолжает нудить тот же голос. – Там ведь тоже люди живут.
– Куда везут нас, добрых людей нет. Там чтят только два закона. Воровской – это самый важный, и Уголовный кодекс – это для фраерков вроде тебя. А по какому из них жить, решать должен ты сам.
– А по какому лучше?
– Ну, ты, фраерок, даёшь! Тебе тут что, ликбез? – ответил возмущённый голос вертлявого вора по кличке Интеллигент. – Это на вокзале справочное бюро бесплатно, а здеся нянек нету.
–
Я отблагодарю, – послышался стыдливый шёпот.
–
На кой чёрт мне твои благодарности. Вон вертухаи хамовки не дают уже два часа, так что с голоду окочуриться можно, а ты «отблагодарю», – возмущение вора было вполне натуральным.
Послышался затаённый ворох чего-то текстильнобумажного. После этого раздалось довольное чавканье, и подобревший голос продолжил:
–
Жить следует по нашему закону, по воровскому. Тогда тебе и харч с чифирём, и место на хороших нарах, и почёт и уважение братвы.
Ещё полчаса я не мог уснуть и слушал эту галиматью, при помощи которой бывалые уголовники набирали себе рекрутов или рабов – это уж как будет угодно. Я внутренне улыбнулся, когда услышал продолжение беседы.
–
Говорят, что как-то по-особому себя надо вести, когда попадаешь туда первый раз.
–
Это само собой, – солидно подтвердил Интеллигент. – Показать себя надо. А так какое уважение? Люди должны сразу определить, какой ты масти.
–
Ну да, ну да, – поддакнул благодарный слушатель. – А что надо делать?
Я слегка приоткрыл глаз и сквозь прищуренные веки посмотрел на собеседника молодого налётчика. Так и есть, пожилой ростовщик еврей. Тщедушный, узкогрудый, ростика ниже среднего, с обильными залысинами и куче- ряшками над ушами, он походил на подростка-старичка. В своём деле ростовщика-перекупщика он может быть и профи, а вот в жизни среди волков полный ноль. Сел на нары за какие-то не вовремя сданные народу цацки.
Похоже, представитель многострадального народа впухает. И это будет не та пятёрка, которой он отделался по справедливому решению пролетарского суда.
–
Да всё очень просто. Привезут тебя к «хозяину». Веди себя независимо. Но нет, конечно, в морду не плюй. Просто поставь себя так, чтобы определил он тебя к ворам. А там, как только на «хату» попадёшь, сразу же с порога и базлай: «здорово мол, козьи морды, принимайте нового арестанта. Да место мне предоставьте поближе ко всем удобствам. Не привык я себя шибко утруждать».
–
Какие же в камере удобства? – недоумевает бывший ростовщик.
–
Чудак человек, – снисходительно цвыркает сквозь зубы Интеллигент. – Рукомойник, угол потеплее. Параша чтобы рядом была.
–
А не побьют, ведь их же там много?
–
Ну, ты, чувак, даёшь! Силу везде уважают, а так за какого-нибудь приблудного держать станут. Вот тогда тебе действительно на очко никогда не пофартит.
Купе едва
