здании не раздавалось.
Видимо, старшего дежурного не было на месте, и сейчас его разыскивали.
Всё затягивалось.
Лесенцов чувствовал, что внутри кто-то медленно высасывает из его сердца кровь.
Если сейчас всё начнёт выясняться, сначала его будут долго пытать, а потом посадят на двадцать лет. Он выйдет, когда ему будет шестьдесят.
Не менее чем через полчаса на улице раздался шум подъезжающей машины.
Вошёл Командир со своим охранником, и за ними сержант Бондаренко.
– Кому позвонить? – кажется, уже не в первый раз спрашивал Командир.
Он вёл себя самоуверенно и раздражённо.
– Да не надо никому звонить, – на удивление миролюбивым голосом отвечал Бондаренко. – Вы знаете его? – Бондаренко указал на Лесенцова.
Лесенцов на всякий случай поднялся.
– Да, знаю, – ответил Командир.
– Переписал его данные? – спросил Бондаренко у того милиционера, что сторожил Лесенцова.
– Так ты ж не сказал, – ответил ему напарник.
– Не переписал – и не надо. Мы не прячемся, – сказал Командир тоном, которому сложно было перечить. – Нас все телекомпании мира переписали уже. И вы туда же… Не знаю, на кого вы работаете, и кому служить собираетесь. Народу или блядям.
Не оглядываясь, Лесенцов пошёл за Командиром.
На улице стало заметно прохладней.
Лесенцов сел на заднее сиденье чёрного “ленд крузера”, Командир – за руль, его охранник – впереди справа.
– Где твои? – глухо спросил Командир у Лесенцова.
– Велел прибраться им.
– Всё сделали?
– Да. Семеро. Железо забрали.
Командир быстро посмотрел на Лесенцова в зеркало заднего вида.
– Куда тебя?
– Домой, наверное. Где ночую, в смысле.
В полночь Лютик написал, что всё в порядке, но потом отключился.
К часу ночи они должны были уже успеть управиться со всеми делами.
Лесенцов раз сорок подходил к окну, пугаясь увидеть милицию.
Раздумывал, не уйти ли из дома, – но никто ведь, кроме Командира, Лютика и Скрипа, не знал его квартиры, – а эти трое вроде бы по-прежнему оставались на свободе.
Да и куда идти? Просто на улицу? И сидеть там на лавочке? Или совсем уйти? Пешком к границе? А зачем? Всё ведь уже случилось.
У Лесенцова имелось две бутылки водки, и одну из них он минут за пятнадцать выпил, не закусывая, а лишь запивая водой из-под крана, но так ничего и не почувствовал.
Голова раскалывалась.
Ужасно хотелось курить.
Все сигареты остались в машине.
Он выпил ещё десять кружек воды из-под крана.
Открыл вторую бутылку водки, но пить не стал.
В три ночи его стошнило.
В раковине осталась пена.
Некоторое время Лесенцов раздумывал о том, почему его тошнило пеной.
