и барышни тоже разные.
Русанов что-то недовольно прошипел.
– Это одна барышня! – не унимался Шурик.
– Две, мое солнышко. – Тетя Оля снова чмокнула его в макушку. – Две, просто они очень похожи друг на друга.
– А почему они так похожи? – спросила Сашенька. – Они близнецы, да? Как дочки у Матрены?
– У какой еще Матрены? – изумилась тетя Олимпиада.
– Ну, у Матрены, у прачки, к которой наша Даня белье носит. У нее теперь дочки, две одинаковые дочки, неделю назад родились, но они еще не умеют ходить. И Матрена тоже не ходит, она все время в постели лежит.
– А ты откуда знаешь? – изумился теперь Русанов.
– Я сама видела, – гордо сообщила Сашенька. – Когда Даня белье в стирку последний раз носила, я с ней пошла. Нас из гимназии пораньше отпустили, вас с тетей дома не было, вот меня Даня и взяла с собой. Ой, у Матрены такая плохая кровать! Не понимаю, как на ней можно лежать?! А она все время лежит, ей вставать нельзя.
– Черт знает что! – проворчал Русанов.
Олимпиада чуть нахмурилась: она считала, что обсуждать прислугу при детях – моветон. Однако ее beau-frère не унимался:
– Если Матрена все время лежит на своей плохой кровати, то кто стирает наше белье?
– Матренин муж, – радостно сообщила Сашенька.
– Боже! – драматически воскликнул Русанов. – Нет, в моем доме творится невесть что!
– Почему в твоем доме? – удивилась Сашенька. – Ведь Матренин муж стирает белье в своем доме, а не в твоем.
Русанов только возвел очи горе, но ничего не сказал и пошел было вон из светелки, однако Сашеньку не так-то легко было угомонить:
– Подожди, папа! Куда ты? Тетя Оля нам еще не сказала, кто эти барышни!
– J’en ai assez, – резко обернувшись, сказал Русанов. – Ne dites rien! Inventez quelque chose!
– Il est enfin temps de finir avec tous ces sous-entendus
[4], – пробормотала тетя Оля.
– Вы сами говорили, что… – начала было Сашенька.
Она хотела сказать: «Вы сами говорили, что неприлично разговаривать на иностранном языке, если его кто-то не понимает. Шурка точно не понимает по-французски, а я только некоторые слова!» – но ее никто не услышал: реплики отца и тетки следовали так стремительно, что теперь Сашенька даже отдельных слов не могла понять.
– On peut penser que vous avez manigancé cette visite, ces portraits.
– Ne dites pas de bêtises, Constantin. Vous savez parfaitement qu’ils étaient lа depuis dix dernières années. Quant à tout le reste… Tôt ou tard cette question devra être évoquée. Le plus vous cachez des enfants, le plus ils seront intéressés par ça. Je suis d’avis qu’il faut tout leur dire, une fois pour toutes.
– Vous êtes devenue folle, Olympiade! Qu’est ce que ça veut dire – «tout dire»?
– Ne vous inquiétez pas, je ne veux pas dire complètement tout. Pourtant ils doivent apprendre sur Lydia et sur…
– N’osez pas!
– Calmez-vous. Vous m’avez confié l’éducation des enfants que vous aviez souhaités vous-même faire orphelins, donc maintenant supportez. Et ne vous inquiétez pas: je ne suis pas si conne que vous le pensez. Je ne dirai rien de trop
.[5]
– А кто такая Лидия? – задумчиво спросила Сашенька. Значит, кое-что она все-таки поняла…
– Лидия, – не глядя на Русанова, решительно
– С меня довольно! Ничего не говорите! Придумайте что-нибудь!
– Пора, наконец, покончить с этими недомолвками
– Можно подумать, вы это нарочно подстроили – этот визит, эти портреты.
– Не говорите глупостей, Константин. Вы прекрасно знаете, что они тут висели последние десять лет. Что касается всего остального… Рано или поздно этот вопрос должен был возникнуть. Чем больше вы от детей скрываете, тем больше они будут интересоваться. Я за то, чтобы все им сказать раз и навсегда.
– Вы с ума сошли, Олимпиада! Что это значит – «все сказать»?!
– Да не беспокойтесь, я вовсе не имею в виду – вообще
– Не смейте!
– Успокойтесь. Вы мне доверили воспитание детей, которых сами пожелали сделать сиротами, так что теперь терпите, понятно? И не волнуйтесь: я не такая дура, как вам кажется. Ничего
