кастой
Нагонявшие страх,
И в кремлевской, в зубастой
Заворочался прах.
На верху пьедестала –
Пустота, пустота,
И не стало, не стало
Живоглота-кита.
И разверзлась утроба,
И выходим на свет,
Как из черного гроба…
Только берега – нет.
Молкнут ритмы отныне:
Ничего впереди!
На бездонной равнине –
Даже эха не жди!
Но – быть может, не сразу,–
Все же выплывем, хоть
Источает заразу
Кашалотова плоть:
Разлагается туша,
Раздувая бока…
А желанная суша –
Далека, далека…
Вспомни давнее чувство –
И бестрепетно стой:
Для искусства искусство –
Звук отнюдь не пустой.
Пой спокойно и смело
На останках тюрьмы.
Это славное дело –
Труд во время чумы.
12 октября 1992. 2 июля 2001
Жалоба эллина
Александрия, IV в.
Как тяжко умирают города!
Как безнадежно исчезают страны!
Их затопляют пламенем вулканы,
Их погребает мощная вода.
Их сокрушает ярая орда,
Их удушают хищные тираны;
Где боги были – встали истуканы,
И все пути уходят в никуда.
И Аполлона позабыла высь,
И в храме воет волк и рыщет рысь,
И Мелеагра не страшатся вепри;
И неизбывна череда скорбей!
И катит, катит шарик скарабей,
Не зная, что подобен богу Хепри…
1 августа 1989
Тускнеют угли…
Фет
Ни уголька, ни уголка,
Ни стебелька, ни мотылька,
Ни всплеска крылышек на маке…
Не вспоминай. Не сожалей.
Ни гаваней, ни кораблей,
Ни Пенелопы на Итаке,
Ни плача подле Царских Врат.
Ни медных лиц, ни медных лат…
Ни царь, ни раб, ни зол, ни рад –
Ни слог не изберешь, ни тему.
Неужто дальше – тишина?
Ни аргонавтов, ни руна,
Ни винограда, ни вина,
Ни древка в око Полифему.
Гекзаметр мертв, хорей охрип –
Ни гордый стих, ни горький всхлип;
Ни лицеиста, ни Лицея…
Не постигаю. Не могу.
Прими пловца на берегу,
Змеиноглазая Цирцея!
О нет, не принимай, отринь,
Отыди прочь и сгинь. Аминь!
Я вижу:
