парком. По вечерам в парке играл духовой оркестр, а молодёжь танцевала под его музыку на танцплощадке. Маленькой Леночке очень хотелось попасть в парк, посмотреть на оркестр и танцующих, но родители её с собой не брали, обосновывая это тем, что у неё нет приличных платья и обуви. Но, как-то, выбрав момент, когда взрослые отвлеклись, она отправилась в парк одна.
– Девочка, ты с кем? – остановив одинокого ребёнка, спросила женщина, проверявшая на входе в парк билеты.
– Я, Елена Уралова, дочь артистов Ураловых! – с гордостью ответила Лена.
Женщина, глядя на маленькую симпатичную девочку, засмеялась:
– Ну, тогда проходи.
Послушав музыку и посмотрев на танцующих, Лена отправилась домой, где в это время был переполох по поводу пропажи ребёнка.
– Где ты была!? – в истерике закричала мама, схватив дочь за руку.
– В парке музыку слушала, – прозвучало честное признание.
– Вы посмотрите на неё! – продолжала кричать мама. – Она меня опозорила! В грязном платье и грязных ботинках, срам! Меня все в городе знают! Разговоры начнутся!
Мария схватила, висевший на стуле ремень мужа и сильно стеганула им дочь ниже спины. Отец тут же выхватил ремень из рук жены, гневно посмотрел на неё и сказал:
– Чтобы этого больше никогда не было! Нужно уметь воспитывать без ремня!
После слов отца в комнате воцарилась тишина. Лена стояла молча, приложив ладошку к месту, куда был нанесён удар ремнём, по её щекам ручьём катились слёзы. Мать ушла на кухню. Бабушка и тётки так и остались стоять у входа в комнату. С этого дня Мария Сергеевна никогда в жизни больше не поднимала руку на дочь.
– Где большая сковорода, – раздался голос Анны с кухни.
– На месте должна быть, – бросила в сторону кухни Мария.
– Не могу найти! Татьяна, ты брала?
– О господи! – недовольно произнесла Татьяна и направилась в сторону кухни.
С кухни раздались металлические звуки, вернее грохот, затем нечленораздельные скороговорки двух женщин.
– Я вам что – посудомойка? – Татьяна вышла из кухни, сильно захлопнув за собой дверь.
– А я?! Нанялась готовить на всю ораву, да ещё и посуду мыть бесконечно, – казалось, что вошедшая Анна обратилась к Марии.
– Я целыми днями в театре вкалываю, – чуть не плача стала оправдываться Мария.
– А мы, можно сказать, не вкалываем, а дурака валяем целый день, – не сдержалась Татьяна. – Весь дом на нас! У меня к вечеру руки отваливаются.
Бабушка Пелагея слушала разборку сестёр, сидя молча на табурете в углу комнаты. Такие баталии были не редки, тем более, что трём женщинам на одной кухне ужиться было сложно.
– Всё! Наступил предел моему терпению, – Татьяна стояла с красным лицом, уперев в бока руки. – Уеду!
