сверххитрости и сверхподлости, хотел бы стать одним из погубителей СССР. Но был ли? Очень сомнительно. Скорее всего, Яковлев задним числом приписал себе и своим единомышленникам невероятную хитрость и предусмотрительность, прозорливость и подлость.
Впрочем, даже «либералы» оставались очень советскими людьми. В числе прочего они истово верили в прогресс.
Даже страшненькие рассказы Яковлева, попытки изобразить себя еще хуже, чем он есть, отражают эту веру. Ведь как получается? СССР уклонился куда-то не туда, надо его вернуть на светлый торный путь с боковых тропинок, на главную дорогу (как сейчас говорят, «мейнстрим») человечества.
Как деревенщики пришли к власти в некоторых республиках, так некоторые московские либералы стали «при власти» после переворота 1991 года. Но еще раз подчеркну – это были очень советские люди, которые очень по-разному понимали коммунистическую идею, но с самой идеей или вообще не спорили, или хотели заменить ее другой сверхидеей.
Красные коммунисты
Вокруг многих членов ЦК группировались то писатели-деревенщики, то истеричные «разоблачители Сталина», то местные националисты… прекрасный показатель того, что номенклатура и интеллигенция далеко не во всем противостояли друг другу. Дети идеологического общества, они и объединялись по главному критерию – по разделяемым идеям.
И сами по себе «красные коммунисты», ездящие в красных трамваях, рвущие в очередях друг у друга красную колбасу, тоже разбивались на клубы по интересам, в том числе по политическим интересам.
В годы правления Брежнева важнейшей цементирующей идеей стали споры вокруг личности Сталина и оценки всего его правления.
Для либералов и всех «передовых» людей Сталин был мерзким чудовищем. Для очень многих других – великим человеком, чьи замечательные дела оболганы политическими пигмеями. Отношение к Сталину во многих кругах становилось лакмусовой бумажкой: «свой» или «не свой».
Интеллигентский обер-зубоскал, певец и бард Юлий Ким пел забавные такие песенки про смешного и глупого Брежнева, который хочет подражать отвратительному кровавому Сталину. Песенки пелись для кухонного употребления в компаниях «своих». Стать открытым «диссидентом» Ким боялся. Потом, в «перестройку», «протесты интеллигенции» выплеснулись на страницы прессы, на радио и телевидение, но песенки Кима уже никому не были интересны.
Споры о Сталине и его наследии (и в ЦК, и на кухнях) стали ярким явлением всех 1980-х годов.
Советские люди всегда разбредались в группы и группочки «по интересам»… чем дальше, тем разбредались активнее. Темами споров становились и экономика, и отношение к Западу и теории Льва Гумилева, и паранормальные явления… Считалось глубоко интеллигентным признавать, что «что-то есть» и что теория Гумилева – не марксистская. Сплотившись на сей могучей идейной базе, советские люди удовлетворенно напивались на кухне, на
