style="font-size:15px;"> Чак плюхнулся на диван, безотчетно придвинувшись к матери, ища у нее защиты. Она обняла его, желая заслонить собой.
– Что тебе нужно? – дрожащим голосом спросила мама.
Долговязая фигура вскинула руки, словно балерина, и принялась поворачиваться на месте, кружась в гротескном подобии танца, напевая что-то. Потом остановилась и стала нагибаться назад, словно собираясь встать на «мостик». Почти коснувшись лысым черепом пола, она поглядела на мать и брата, вывернув голову под таким углом, что шея едва не сломалась, и прохрипела:
– Тьма! Тьма идет за вами!
Проговорив это, Тася снова разогнулась и сказала уже другим, более высоким голосом:
– Узнаете, скоро узнаете! – А после, наконец, убралась к себе.
Чак чувствовал, что мать трясет – не от холода, температура в комнате была уже нормальной, а от страха. Он и сам не мог поверить, что все это в самом деле происходит с ними.
Конечно же, никто из них не спал. Так и просидели до утра, не выключая электричества, не решаясь выговорить ни слова.
Все последующие ночи они спали по очереди, не выключая ночника. Чак, который и подумать не мог о том, чтобы снова оказаться ночью в своей комнатенке, перебрался спать в «залу», как иногда говорила мама. Постелил себе в кресле, но, хотя чувствовал себя немного спокойнее рядом с матерью, все равно был в постоянном напряжении.
Договорились дежурить по четыре часа, но мать постоянно давала ему поспать подольше, говорила, что у нее все равно бессонница. Чак сердился, просил не жалеть его, но все было без толку.
Ночник освещал комнату не полностью, так что по углам клубились змееобразные тени, к которым они уже стали привыкать (если к такому, конечно, вообще можно привыкнуть).
Тася, которая сама была похожа на змею, впавшую в анабиоз, из комнаты почти не выходила. Ничего не ела, лишь изредка то принималась выть, то смеялась, то неразборчиво бормотала. Кажется, даже не на русском языке. Ни мать, ни Чак не обращались к ней, не звали ужинать или обедать. Мать утром оставляла в ее комнате еду, а вечером забирала нетронутые тарелки.
Сестра усыхала, становясь похожей на мумию, губы ее истончались, нос заострялся, но слабой она не выглядела. Наоборот, казалось, тело ее наливается особенной силой. Запавшие глаза, обведенные черными кругами, полыхали серебряным светом.
Через несколько дней, когда они с матерью вернулись домой (Чак заехал за ней на работу), возле подъезда их встретила соседка с первого этажа.
– Уйми свою дочь! Все из-за нее! – накинулась она на мать.
– Что случилось? О чем ты? – С Кларой они никогда не ладили, но открыто не конфликтовали.
– Таська ваша совсем ку-ку! Выперлась на балкон, увидела мою Леночку и давай на нее! – Клара всплеснула руками, набрала побольше воздуху и снова бросилась в бой. – Урода, говорит, родишь. Знаешь, говорит, кто у тебя в брюхе? Сколько рук у него, а ног? Отродье твое, говорит, и на человека не похоже! Саму тебя заживо жрет! Это же надо беременной такое
