подпритопывал под вынимающую душу «тунц-тунц», что Нинка закрыла глаза.
– Тоска, – прошептала она. – Сколько?
– Две недели.
На ответ Нинка головы не повернула, продолжая прислушиваться к своему внутреннему голосу, который говорил, что надо валить. И не только с этой площадки подальше от зверских завываний, но и вообще из лагеря. Выйти за ворота, сделать ручкой, сказать всем: «Прощай навек!» и раствориться в сумерках. Две недели. Еще две недели. Как срок. Как приговор. Надо было себя чем-то развлечь.
– А в прошлом году тут ничего было. Мороженое после обеда.
– И на дискотеку местных пускали. Физрук другой был. Пингвина помнишь? С ним вообще все можно было. Пацаны реперов запускали. А Анжелка пела.
Нинка открыла глаза. Говорили сидевшие рядом девчонки, соседки по палате. Имена их Нинка за неделю не запомнила и не собиралась. Им осталось здесь прожить полмесяца, и больше они никогда не встретятся. Зачем ей их имена?
– Идиотское имя Анжела, – уронила в пустоту перед собой Нинка.
– Нормальное, – пискнула красотка с пушистыми светлыми волосами. – И девчонка была хорошая.
– Ты знаешь хотя бы одного приличного человека с таким именем? – Нинка упорно смотрела на прыгающую мелюзгу.
– Анжела – это то же самое, что Энджи, ангел. – Голос красотки дрогнул – она была готова защищать неведомую певунью. Есть такие альтруисты. О людях только хорошее говорят.
Нинка лениво фыркнула. Тунц-тунц сменился медляком. От невыносимости всего этого стрельнуло между ушей.
– Знала я одну Анжелику, – словно через силу произнесла Нинка. – Красивая была. Такая же, как ты, – кивнула она на блондинку, и у той из глаз тут же улетучилась готовность спорить за прошлогодних ангелов. – Чего там она – пела или плясала, – не помню. Но была вся такая… – Нинка поморщилась, словно у нее враз заболело горло. Собеседницы потянулись к ней, опасаясь, что на этом рассказ кончится. – Пушистая. Любила… – Нинка покосилась направо-налево… – кольца. У нее один такой был крупный перстень, с камнем большим. Она когда их несколько нацепляла, то перстни, ударяясь друг о друга, клацали – «клак, клак». Говорит и так рукой поигрывает – «клак, клак».
Нинка шевельнула пальцами, прислушалась. «Ты меня любишь!» – обреченно взвыл певец. И следом монументально, словно дома роняли – та-дам, та-дам.
– И с каждым днем колец прибавлялось. У нее этих украшений уже по три штуки на каждом пальце, – продолжила рассказ Нинка. – Однажды я на одном колечке пятнышко заметила. Красное. Откуда? Мы вроде все время в школе. Где тут испачкаться? Она трет пятно, а оно не сходит. Дальше – хуже. На новых кольцах все больше и больше пятен стало появляться. Эта Энжди как в школу приходила, сразу руки под воду совала. Вода с ее пальцев красная текла. И вот однажды сидит она в классе, и вдруг директриса заходит. Энджи всплеснула руками, и во все стороны кровь брызнула. Так всех и залила. Потом выяснилось, что она вампир. Людей убивала, кольца с них снимала и на себя напяливала. И вот стали ее жертвы воскресать. И от этого на кольцах пятна появились. Последней директриса, вот она и пришла к своей убийце. От этого и кровь пошла.
– Что за бред? – раздалось у Нинки за спиной. Парень какой-то сказал. Голос хрипловатый. Вроде не из второго. Нинка почувствовала, что сидевшие рядом девчонки дернулись на реплику, но сама приморозила взгляд к танцующим малышам.
– Кому и бред, а кто-то колечко трет.
Все на лавке опять дернулись. Сидящая слева девчонка, худая, с короткой стрижкой и большими глупо-оленьими глазами, сунула руки под себя.
– Чего сразу трет? – буркнула с глазами.
– Вот дуры, – зачекинил событие парень за спиной.
– Иди отсюда, – зашикали на него красотка и ее соседка с косой.
– И вообще – так не бывает, – буркнула глазастая.
– Значит, Анжела с песнями и красивая бывает, а Анжела с кольцами и кровью нет? – Нинка не отрывала взгляда от танцующей перед ней пары. – Она уже давно мертвяк была. Я мертвяков за версту чую.
– Как это? – опешила красотка. Было видно, что ее радужно-розовый мир испытывает сильное потрясение.
– А ты что, никогда мертвых в руках не держала?
Наступила пауза. Не из-за вопроса. Музыка удачно смолкла. Малыши завыли и заозирались. Пульт, выдающий музыку, стоял за лавками. Все уставились на него, а получилось, как будто смотрели на разговаривающих девчонок. Красотка занервничала, стала дергать на себе юбку. Но тут из колонок грянуло очередное бумцанье. Малыши завизжали, запрыгали.
– Как это? – голос красотки упал до сипения.
– Ничего сложного! Известно, что тот, кто мертвого в руке подержит, потом
