чужими руками таскать каштаны из огня. Всё торгуются – жмутся между собою, как бы не быть в убытке. Ждут, как падальщики, когда мы обескровим друг друга с большевиками. С-суки! Rechner abdekackt! Brauche hilfe! Тоже мне умники…Сброд и отбросы со всей Европы! Вы позорите чистоту англо – саксонской расы. Вы, только гадите и поганите по всему миру, тупо и покорно управляемые жидами с Уолл-стрит!..Разносите свою масонскую заразу, – еврейскую хитронырость и клевету. Ох, уж этот Новый Свет, с его старыми атавизмами…
Рассуждая, за рюмкой коньяка, на эту – щекотливую для каждого немца тему, градус настроения штандартенфюрера повысился. На его бледном аристократическом лице проявилось хищное удовольствие. Победно выставив, с лёгким вывертом ногу вперёд, он полюбовался сияющим хромом своих шикарных сапог, потом отличным сукном безукоризненного мундира с аспидно – лиловым оттенком. Ему не советовали брать такой чёрный цвет – с нарочитым отливом. Не вполне уставной, «мишень» для нареканий вышестоящего начальства, и вообще непрактичный для танковых войск, но Отто был исключением. Тот самый «сверхчеловек», «белокурая бестия», которым был и герой Ницше из книги «Так говорит Заратустра». Отто был ещё относительно молод, прекрасно сложён, как Аполлон, привычно желал оставаться красивым и рьяно охранял это своё качество. И, право, он по-мужски был на загляденье хорош, и на душе было радостно и гордо; и если покуда нельзя было вообразить себя фельдмаршалом или генералом, то, во всяком случае, ясно чувствовалось, что он лучший изо всех боевых командиров, какие есть в их сводном бронетанковом полку и, быть может, даже во всей 2-й танковой дивизии СС «Дас Райх», к которой он был приписан сразу, после своего перевода из Северной Африки. А эта часть, между тем, была самой сильной и боеспособной из трёх элитных дивизий II-го танкового корпуса СС, и просто так попасть туда было немыслимо.
…Ему было хорошо. Разлившийся по жилам хмель размывал и туманил предметы в комнате: телефон с коммутатором, соединявший его со штабом дивизии и непосредственно с генерал-майором Штуммером, шторы с пышными вино-красными рюшами и кистями, настенный ковёр на котором красовался его парадный, с одним серебряным полковничьим погоном эсэсовский чёрный, как безлунная ночь, мундир, на совесть отутюженный денщиком Вейсом, бутылки с наклейками на стойке буфета, книжные полки, фотографии в рамках на белой стене, – реальные предметы отступили в тень, в глубину. А из прошлого отчётливо, ярко – руку протяни и достанешь – приближались лица боевых товарищей, курившиеся дымами развалины не то вокзала, не то сортировочной почтовой станции, сгоревшее дерево без вершины, чуть далее на обочине покорёженная корма русского танка Т-34, обугленные трупы «иванов»…
Глядя на дорогое, в кожаном тиснёном переплёте берлинское издание «Майн кампф», он вспомнил старое время, когда всё только ещё начиналось…
* * *
То было бурное, беспокойное, но деятельное время больших возможностей.
…Уже в 1921 г. в помощь Национал-социалистической
