это не «золотое руно», а просто выпотрошенная шкура дохлого барана, висящая вверх ногами.
– Для встречи с новыми заморскими хозяевами как раз самый подходящий стяг. Все эти люди собрались здесь в ожидании золотого дождя, который должен последовать вслед за открытием шелкового пути, потому они так подобострастно подчеркивают свою покорность и безобидность.
– Эх, Геродот, в этих краях это древняя и вечная история. Она много раз происходила в прошлом и много раз еще произойдет в будущем.
Дорога окончилась, и вскоре они оказались на широкой поляне, посреди которой возвышалась рукотворная горка. Геродот, осмотревшись, заметил какого-то полуголого человека, тащившего на ее верх тяжелый камень. Взойдя на нее, он скатывал камень вниз, потом спускался, обеими руками заново поднимал глыбу и, прижав к себе тяжелый груз, снова поднимался с ним в гору. Странный незнакомец повторил несколько таких восхождений, и когда уже в четвертый раз приступил к подъему, Геродот не выдержал и обратился к другу за разъяснением.
– Это сумасшедший Сизиф, – отмахнулся Диомед, он целыми днями занят этим.
– Того человека с камнем действительно зовут Сизифом?
– Конечно, это не мифический Сизиф, а просто здешний шалопай. Другого такого глупца на свете не сыщешь: доверчив как ребенок, что ни скажешь – всему верит. Кто-то поведал ему миф о Сизифе, и услышанная история так пришлась ему по душе, что сразу же принялся таскать камни в гору и потом скатывать их обратно. И хотя настоящее его имя Бека, в городе все зовут его Сизифом. Умом, понятно, он немного тронутый, но человек весьма занятный: ведет себя как сумасшедший, говорит как мудрец. До сих пор помню вот эти его слова: «Свобода – это одиночество; уйдешь от одиночества – и ты уже не свободен.» Вот так, – задумчиво произнес Диомед.
Бека был здоровый, толстый мужчина лет пятидесяти. Его красноватое опухшее лицо было покрыто желтоватой растительностью. Вечно закрытые маленькие круглые глаза оставляли такое впечатление, будто их хозяин спит, или он только что проснулся и еще не успел их открыть. Несмотря на могучее телосложение и медвежью походку, он чем – то напоминал беспомощного ребенка. Трудно было сказать, в чем именно выражался этот контраст, – в походке, движениях тела или выражении лица – дававший его хозяину комический вид и часто вызывавший улыбку среди посторонних, а то и вообще становившийся предметом острой насмешки. А взять на смех Беку было делом совсем нехитрым. Другого такого молчаливого, терпеливого и безобидного человека среди слуг сенатора Варона не было. Его никто и не считал за человека. В отношении окружающих к нему было что – то среднее между отношением к животному или же бездушному предмету. Никто не знал, когда он оказался среди домашних рабов римского сенатора, из какого племени он, и где был его родной край. Бека этого и сам не ведал. С тех пор, как он себя помнил, он жил в усадьбе своего хозяина и всегда выполнял одну и ту же обязанность. Работал, спал, ел – другого человеческого
